Вадим невесело улыбнулся и обнял девушку. Её реакция на откровение удивила и обрадовала его:

— Да ты философ, малыш. Только жить с такой философией трудно. Не жизнеспособна она, увы.

— Просто ты не хочешь ее принять — груз прожитых лет по иным законам, не позволяет. Видишь ли, взрослые, те же дети, только озлобленные, потому что знают больше, а могут меньше. Дети верят в добро, и живут в нем, а взрослые лишь хотят в него верить, но живут во зле, потому творят его. Они понимают суть, знают, но не принимают, потому что больно. Проще винить кого-то, чем себя, проще отрицать, чем принимать. И лгать привычней, чем говорить правду. Круговорот, замкнутый круг. Но выйти из него не трудно, стоит лишь сделать над собой усилие и признаться себе, объективно проанализировать свои поступки и…

— И? — умиляясь девушке, спросил Вадим.

— И мир изменится…

— Да? — прошептал, целуя девушку. Лика чуть отстранилась, несмело улыбнулась:

— Вадим, я серьезно…

— И я серьезен, как никогда, ангел мой, — заверил, проникая рукой под её футболку. Начал раздевать бережно, лаская и нежа.

— Ты опять хочешь? — тихо спросила Лика, пряча взгляд. А губы приоткрыты и ждут, руки теребят пуговицу на рубашке, не решаясь ее расстегнуть.

— Я постоянно тебя хочу, — рассмеялся, помогая ей снять футболку.

— Мы сошли с ума, — сонно заявила Лика, лежа на коленях Вадима.

— Возможно… но я рад, что схожу с ума от любви, а не от ненависти, — прошептал, перебирая ее волосы.

Он смотрел на сгущающиеся в комнате сумерки. И наслаждаясь блаженной тишиной в душе, боялся даже мыслью вспугнуть непривычное ему состояние умиротворения. Незнакомое и пугающе приятное.

Вадим был искренне рад, что только девушка занимает его сейчас. Не ведая того, отодвигает все мысли о Егоре и Веронике на задний план, делая их ненужными, пустыми. Если б не Лика со своей альтруистичной идеологией, мягким характером, безмерной нежностью, он бы, наверное, сгорел бы в огне собственной ненависти, спалив не только Грековых, но и всех кто попался на пути. Но пламя негодования уже не жгло, обида стала какой-то пустой и незначительной, жажда мести словно утолилась и начала таять, отходить. Да — сейчас, сегодня, когда Лика рядом, когда он слышит ее дыхание, видит её глаза, чувствует близость тела — остальное ему не важно. Но будет завтра и будет послезавтра, и он доведет начатое дело до конца и даст волю иным чувствам: и ненависти и злобе и жестокой расчетливости. Но завтра… Сегодня лишь Лика. Один день своей жизни он может посвятить ей и себе. Прожить его по воле чувств, а не разума и не отравлять его очарование отрицательными эмоциями, плохими мыслями. Никакая грязь его внутреннего мира, как мира окружающего, не должна коснуться девушки, нарушить их с ней идиллию.

Лика обвила его торс руками и, уткнувшись носом в живот, засопела. А Вадим, еле слышно рассмеявшись, залюбовался девушкой, принялся гладить ее, убаюкивая. И так приятно было, что она засыпает на его руках, что он готов был сиюминутно спонсировать машину времени, лишь бы она длила и длила эти минуты, переводя их в часы, дни, недели, годы.

В тишине, любви и нежности, необъятной, как мир.

— Вот оно, счастье, малыш, — прошептал, жмурясь от блаженной усталости.

Казалось, он только заснул, как какой-то изверг стал домогаться его по сотовому.

Вадим не открывая глаз, пожелал звонившему всех благ, и телефон, словно услышав его мысли, смолк. И хорошо, и можно спать дальше, да вот незадача — сон сбежал.

Греков тяжело поднялся, посидел, таращась в темноту в попытке угадать который час и кому в это время ночи понадобилось его тревожить. Укрыл Лику, взял с кресла пиджак и вышел на кухню, чтоб не тревожить девушку. Застыл в дверном проеме, поглядывая в окно. Тихо вокруг, темно. В соседнем доме нет света ни в одном окне, на улице гуляет лишь ветер и гнёт облетевшие кроны деревьев. Время, похоже, далеко за полночь.

Вадим нажал кнопку телефона и убедился: 2.37. И удивился — кому в голову могло прийти звонить в это время?

Проверил звонок и изумился еще больше: Егор.

— Что ему надо? — прошептал, делая ответный звонок. — Сейчас узнаем.

— Вадим?! — тон брата был нервным, голос взволнованным. — Ярослав с тобой? Вы где?

— Был в постели. Я. Без Ярослава, понятно, — хмыкнул, соображая, что пацан, видимо, устроил родителям бессонную ночь, зависнув у какой-нибудь мадмуазель без морально-этических проблем. И телефона.

— Значит он не с тобой, — разочаровано протянул мужчина.

— Значит. Это кажется тебе странным?

— Ярослава нет дома, Вадим, я подумал, что возможно он с тобой.

— С какой радости?

— Не знаю… не знаю.

— Первый раз не ночует дома?

— Да.

— Друзьям звонили?

— Да. Никто его не видел. С уроков ушел пол одиннадцатого.

— Волнуешься? Не думаю, что стоит. Наверняка вернется утром. Дело модлодое… молодецкое.

— Нет, Вадим, он бы предупредил, сотовый-то с собой…

— Звонил? Ты ему звонил?

— Да!… Телефон блокирован.

— Не повод…

— Да, повод, Вадим, повод!… Ярослав никогда не позволял себе волновать мать, меня! Он бы позвонил, обязательно…

— Сам говоришь: сотовый блокирован…

— Это и странно!.. Я не знаю, что делать…

— Спать. Утром решим, если проблема сама не решится.

— Думаешь, он с какой-нибудь девочкой?

— Уверен. Парень взрослый. Остался на ночь и ясно, что ему не до звонков родителям.

— Но у него не было подруги…