Естественно, что когда очередной венценосный правитель не имеет ни собственной силы, ни реальной поддержки в обществе, он стремится обезглавить это общество, посеять в нем страх, полагая, что это упрочит его собственное положение. Невиданные масштабы подобная тенденция приобрела во время царствования Анны Иоанновны, когда всеохватный полицейский сыск определял, по выражению В. О. Ключевского, «все содержание политической жизни страны» [236] .

А как все начиналось и как могло повернуться… Когда после смерти малолетнего Петра II, «верховники» во главе с кланами Голицыных и Долгоруких решили пригласить на трон Анну, что для нее было полной неожиданностью, они решили и себя при этом не обидеть, т.е. ограничить права императрицы конкретными «конди-циями» с тем, чтобы чувствовать себя менее зависимыми от блажи царицы [237] .

Пока Анна не вошла в силу, все высшее дворянство стало открыто рассуждать о будущности России. Оно понимало, подпиши Анна предлагавшиеся ей «кондиции», и это привело бы к резкому ослаблению прав самодержавной власти. Назад бы пути уже не было [238] .

Но… Когда в 1730 г. Анна победила князя Д. М. Голицына с его «верховниками», она «окончательно заложила традицию утверждения русской монархии на политической покорности культурных классов пред независимой от них верховной властью» [239] .

Как понимать эти слова П.Б. Струве? Очень просто: верховная власть, отказав единственному образованному сословию в реальном участии в делах государства, поставило его перед вынужденным выбором – или «приспособить» свою психологию к верному, т.е. бессловесному, служению государственным интересам, или навсегда отказаться от участия в делах государства. Именно из тех, кто не пожелал только слепо исполнять чужую волю, а потому был отринут от реальной работы, и родилась через некоторое время многочисленная когорта «интеллигентов преобразователей» [240] .

Первая в истории России легальная возможность рефор-мирования абсолютизма была упущена.

…После Петра I Россия заметно притормозила в погоне за Европой, а когда страной правила его дочь, типично русская барыня Елизавета Петровна, так и вовсе перестала таращить на нее завистливые глаза. Но перед смертью Елизавета совершила ту же роковую ошибку, что и ее отец: тот принял недальновидный закон о престолонаследии, а она вдобавок еще и неразумно им распорядилась, самолично назначив наследником русского престола своего племянника принца Карла Петра Ульриха, сына Анны Петровны и герцога гольштейн_готторпского Карла Фридриха [241] .

Петр III оказался никчемной личностью. Взбалмошный, недалекий, «необразованный голштинец», как назвал его В. О. Ключевский [242] , за год своего правления изрядно навредил России: похерил выгодные для страны итоги Семилетней войны, бездумно насаждал нравы прусской военщины; к тому же он стал пьяницей, окружившим себя всякой «сволочью» (так выразилась княгиня Е. Р. Дашкова) [243] .

Было ясно – долго на русском престоле ему не удержаться. Хрен, однако, казался не слаще редьки: сам Петр III, хотя и внук Петра Великого, но натура его типично немецкая, царица – так вообще чистокровная немка, да к тому же Петр относился к ней с нескрываемым пренебрежением. Но рассуждать подобным образом Екатерина никому не позволила. Она была достаточно умной, чтобы понять – сам Господь послал ей такого бездарного супруга. Не будь этого гольштинского забулдыги, никогда бы не стать ей единоличной обладательницей богатейшего в мире престола. И она свой звездный час не упустила.

Настал он 28 июня 1762 г. Заговор она организовала умело, ее как бы при этом и не было, она была как бы и не причем. Все опять было сделано руками гвардейцев.

Надо сказать, что перевороты для XVIII века были типичны. И в 1725, и в 1730, и в 1741 гг. их также осуществила гвардия. Но тогда она своим насилием как бы «подправляла» в нужную сторону пресловутый петровский указ о престолонаследии и возводила на трон того, кто был, по ее мнению, более законен. В 1762 г. переворот оказался совсем иного окраса. В России впервые был свергнут вполне законный (легитимный) государь и на его место посажена женщина, не имевшая никаких прав на российский трон [244] .

Екатерина, однако, сумела понять одну из главных «осо-бостей» России, резко отличную от всего того, к чему ее приучали с детства, в Германии, – беспрекословно чтить законы. В России же о законах вспоминали только в связи с обстоятельствами. Если они подсказывали выгоды в нарушении закона, то его и нарушали с легким сердцем; если «обстоятельства» требовали вообще забыть о законе, о нем и не вспоминали вовсе. Поэтому Екатерина рассудила здраво, вполне по-российски: пока она будет хороша для своих приближенных и не очень будет досаждать своим подданным, то никто не посмеет напомнить ей, каким образом она заполучила российский престол, никто не попрекнет ее кровью супруга, убитого с ее молчаливого согласия. И она старалась.

Основной своей опорой Екатерина II сделала дворянство [245] , умело воспользовавшись законом Петра III от 18 февраля 1762 г. «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству». По мере того, как дворянство входило в силу, менялось и отношение к нему со стороны властей. До Петра I все дворянство было обязано нести воинскую службу, ничему не обучаясь специально. Петр, в полном соответствии с просветительским и созидательным духом своих реформ, обязал дворян учиться, не освободив их от военной службы. Петр III пошел еще дальше: он отдал военную службу на усмотрение самих дворян, зато дворянские дети теперь были обязаны учиться «по установленной программе». Большая часть родовитого дворянства, имевшая свои земли, сразу же осела на них и стала заниматься земледелием «по-дворянски», т.е. паразитируя на подневольном труде крепостных.