Она с ненавистью посмотрела на меня.

— Можешь считать себя покойником, новичок. Стопроцентным покойником!

Я мог бы сдержаться, но все-таки сказал:

— Хочешь пополоскать рот туалетной водичкой, Кларисса? Заткнись лучше.

Подружкам пришлось ее оттаскивать. Они поволокли Клариссу в домик номер пять, в то время как остальные обитатели лагеря поспешно убирались с дороги, стараясь не попасть под удары ее лягающихся ног.

Аннабет уставилась на меня. Я не мог решить, сочла ли она меня полным придурком или просто сердится, что вымокла по моей вине.

— Ну и что? — спросил я. — Что ты обо всем этом думаешь?

— Я думаю, что хочу взять тебя ко мне в команду, чтобы завоевать флаг.

Рассказы о происшествии в туалете распространились моментально. Куда бы я ни отправился, обитатели лагеря указывали на меня и что-то вполголоса говорили про туалетную воду. А может, они просто пялились на Аннабет, с которой по-прежнему текло ручьем.

Она показала мне новые места: кузницу, где мальчики ковали себе мечи, артистическую мастерскую, где сатиры вовсю трудились над огромной мраморной статуей козлоногого человека, а также стену для желающих приобрести навыки альпиниста — практически две стены, которые, отчаянно раскачиваясь, осыпались, извергали потоки лавы и сталкивались, если кто-то не успевал достаточно быстро вскарабкаться наверх.

Наконец мы вернулись к озерцу, где практиковались гребцы на лодках и откуда тропа сворачивала к домикам.

— Мне нужно заняться тренировкой, — бесстрастно произнесла Аннабет. — Ужин в половине восьмого. Просто пройдешь из своего домика в трапезную.

— Аннабет, я прошу прощения… ну, за то, что случилось в туалете.

— Да ладно.

— Я не виноват.

Она скептически посмотрела на меня, и я понял, что все-таки виноват. Я сорвал вентили в туалете. И сам не понимаю, как это у меня получилось. Но туалеты были теперь на моей совести. Не знаю, как это произошло. Но теперь можно было считать меня водопроводчиком.

— Ты должен поговорить с Оракулом, — сказала Аннабет.

— С кем?

— Не с кем. А с чем. С Оракулом. Я спрошу у Хирона.

Я уставился на озеро, желая, чтобы кто-нибудь хоть раз ответил мне прямо.

Я не ожидал, что кто-то может смотреть мне в спину, поэтому сердце так и екнуло у меня в груди, когда я заметил двух девочек-подростков, сидевших, скрестив ноги, у причала, футах в двадцати внизу. На них были джинсы и поблескивающие зеленые футболки, каштановые волосы свободно развевались на ветру. Они улыбались и махали мне руками, как старому другу.

Я не знал, что мне делать. Просто помахал в ответ.

— Не поощряй их, — предупредила меня Аннабет, — таких кокеток, как наяды, еще поискать.

— Наяды, — повторил я, совершенно ошеломленный. — Этого еще не хватало. Завтра же уезжаю домой.

— До тебя так еще и не дошло, Перси? — Аннабет нахмурилась. — Ты уже дома. Это единственное безопасное место для таких, как мы.

— Ты хочешь сказать, для слабоумных?

— Я хочу сказать, для не совсем людей. Не вполне людей. Людей только наполовину.

— Наполовину людей — и наполовину кого?

— Я думала, ты знаешь.

Я не хотел признавать этого, но, кажется, время пришло. Я ощутил дрожь во всем теле — чувство, которое испытывал, когда мама рассказывала мне об отце.

— Бог? — спросил я. — Полубог?

Аннабет кивнула.

— Твой отец не погиб, Перси. Он один из олимпийцев.

— Это… безумие.

— Да? А что делало большинство богов в старых историях? Влюблялись в обыкновенных людей и заводили от них детей. Думаешь, они изменили своим привычкам за последнее тысячелетие?

— Но это же… — Я чуть было опять не произнес слово «мифы». Однако успел вспомнить, как Хирон предупреждал меня, что через тысячу лет меня тоже могут счесть мифом. — Но если все ребята здесь наполовину боги…

— Полубоги, — поправила Аннабет. — Таков официальный термин. Или полукровки.

— Тогда кто же твой отец?

Аннабет крепко обхватила руками поручни пристани. У меня появилось чувство, что я затронул болезненную тему.

— Мой папа преподает в Вест-Пойнте, — ответила она. — Я не видела его с тех пор, когда была совсем маленькой. Он ведет занятия по американской истории.