– Ничего, ничего, – бормотал Борис, – ерунда, начнем еще, эй, Дарья, вы куда?

Но я уже бежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, – боже милостивый, избавь меня от семейного уюта! Пусть Зайка и Маруся становятся звездами экрана, мне же это совершенно ни к чему.

Вплоть до полуночи я не рисковала высовываться из своей комнаты. Судя по всему, съемки шли с полным размахом. Из столовой долетали команды:

– Свет. Мотор. Камера. Снято…

Слышались возбужденные голоса и топот. Около одиннадцати раздался шум двигателей и киношники уехали. Подождав для надежности целый час, я, как была, в коротенькой футболке, побрела на кухню. Очень хотелось есть.

На ступеньках лежала какая-то странная куча, похоже, кто-то потерял меховую шапку. Я присела на корточки и увидела Хучика. Мопс спал в нелепой позе, в совершенно невероятном для него месте. Как правило, он забивается в кровать ко мне или к Мане. Правда, охотнее всего Хуч проводил бы ночи с Ольгой, только не подумайте, что Хучик больше всех любит Зайку, нет, просто у нас у всех одеяла из овечьей шерсти, довольно тяжелые, а Ольга спит под пуховым. Хучику же нравится, когда на его жирненькое тельце ничего не давит, а поскольку он всегда дремлет, прижавшись к хозяевам, спрятав все тело под плед, то пуховая перинка – это то, что нужно. Но у Ольги в спальне обожают проводить время наши кошки, Фифина и Клеопатра. Устроившись уютненько в семейной постели, киски недовольно шипят, завидя Хуча, а мопс не рискует связываться с противными дамами. Он великолепно знает, какие острые когти прячутся в их бархатных лапках!

Но Хучик никогда не спит на лестнице, на жестких ступеньках, по которым гуляет сквозняк. Такое ощущение, что бедняга брел в спальню и свалился на полпути.

– Миленький, что случилось? – спросила я, трогая шелковую шерстку. – Ты заболел?

Хуч приоткрыл мутные глаза, попробовал встать на коротенькие лапки, но они разъехались, и мопс вновь рухнул на ступеньку. Правда, он не заснул, теперь Хучик громко икал.

Мне стало совсем не по себе. Надо разбудить Маню, вдруг Хучик заболел?

– Не волнуйтесь, – раздался прямо над моим ухом густой мужской голос.

От неожиданности я, забыв, что на мне из одежды только футболка, резко вскочила.

– Кто здесь?

– Не бойтесь, – произнес выступающий из темноты Борис.

Его глаза мигом уставились на мои голые ноги. Я быстро села, натянула майку на колени и поинтересовалась:

– Разве вы не уехали?

– Нет, завтра начнем съемки с утра, Ольга радушно предложила остаться. Зачем вы прячете свои ноги? Кто-нибудь говорил вам, что они очаровательны?

– Да, – обозлилась я, – все мои четверо мужей начинали с того, что сообщали о красоте моих конечностей.

Борис хмыкнул, окинул меня взглядом и сообщил:

– Все остальное тоже замечательно.

Я не люблю, когда мне говорят комплименты, и в отличие от некоторых женщин великолепно знаю: мой выигрышный билет не красота, которой, если признаться, я совсем не обладаю, а ум, проницательность и редкое обаяние. Но, повторяю, комплименты терпеть не могу. В особенности мне не нравится, когда незнакомый мужчина, одетый в джинсы и пуловер, стоит надо мной, полураздетой, в полночь, на темной лестнице и сообщает:

– Дорогая, вы необыкновенно хороши!

На всякий случай я решила сменить тему и быстро спросила:

– А почему вы сказали, что не стоит волноваться из-за Хуча? Он, похоже, заболел…

Борис засмеялся.

– Мопс вылизал ликер, вылившийся на ковер. Все, что не успело впитаться.

Я наклонилась и понюхала морду Хуча. Точно! От нее пахло горьким миндалем. Амаретто! Липкая гадость, которую в доме никто не пьет. Зайка любит коньяк, Кешка – виски, а мы с Маруськой не употребляем ничего крепче кефира. Ума не приложу, откуда у нас взялась эта бутылка, наверное, принес кто-то из гостей!

Хуч методично икал.

– Ты нализался, – возмутилась я, – пьяная собака – позор семьи!

– В гневе вы очаровательны, – понизив голос, сообщил режиссер и пододвинулся так близко, что я почувствовала запах одеколона «Кензо».

Странно, до сих пор мне нравилась продукция этого рафинированного парижанина, сделавшего карьеру на любви Европы ко всему восточному. Но сейчас аромат показался тошнотворным.

– Вам не скучно одной, такой богатой, без мужа? – нежно ворковал Борис.

Я подхватила Хуча, прижала его к себе и резко сообщила:

– Борис, вы ошибаетесь.

– В чем?

– Я нищая.

– Ну да, – хихикнул режиссер, – парочка миллионов во французском банке, два дома и гора драгоценностей не в счет.

– Есть еще коллекция великих импрессионистов, – со вздохом уточнила я. – Только все богатство принадлежит Кеше, Мане и моей лучшей подруге Наташе, баронессе Макмайер. У меня только и есть, что носильные вещи, поняли?

– Вы нравитесь мне сама по себе, – пропел Боря.