– На севере, – прозаикалась дама.

– Где?! – заорали врачи хором.

– На севере, – повторила бабушка Лаврика, – он там служит…

Сева плюхнулся на стул и устало спросил:

– Так! Ухо оторвали три дня назад, и оно благополучно стухло, больной на севере, а при чем тут мы? И вообще, кто нас вызывал, а главное, зачем?

Маруська сочла за благо мигом испариться. Лариса Филипповна, на удивление спокойная, открыла было рот, но я, боясь, что рассказ будет длиться бесконечно, быстро сказала:

– Сейчас все объясню.

Через полчаса врачи, спрятав в кошельки приятно хрустящие бумажки, удалились. Очевидно, сумма «гонорара» их вполне удовлетворила, потому что угрюмый Сева ловко сделал Ларисе Филипповне укол и улыбнулся на прощанье мне. Наверное, он был хорошим доктором. После процедуры пожилая дама совсем успокоилась, умылась и попросила:

– Душечка, уж прочитайте письмо до конца, надеюсь, меня не ждет еще одно столь же ужасное потрясение.

Я взяла листок, перевернула его и продолжила прерванное занятие.

– «…у шапки. Новую ушанку Неустроеву на складе выдать отказались, и он теперь из-за меня вынужден ходить в неуставном головном уборе».

– Не понимаю, – пробормотала Лариса Филипповна, – при чем тут шапка?

Но до меня уже дошла суть дела. Задыхаясь от смеха, я прочитала последнюю строчку на первой странице:

– «…и оторвал у парня ухо… – потом перевернула листок, – …у шапки». Понимаете, Лаврик никого не уродовал, он испортил ушанку, у этого головного убора имеются уши, вот Лаврик одно и оторвал, ясно?

– Ясно, – пробормотала Лариса Филипповна, – а почему сразу не сказали? Вы же видели, что мне плохо?

– Так только сейчас посмотрела на другую сторону!

Лариса Филипповна молча дослушала послание, сухо поблагодарила меня и, стоя на пороге, укоризненно сказала:

– Спасибо за любезность, только из-за того, что вы не сразу разобрались, в чем дело, меня едва паралич не разбил.

Сохраняя достоинство, она медленно пошла вверх по лестнице. Я закрыла дверь и отправилась в свою комнату. Манюня, лежащая на софе, заныла:

– Ага, кто бы мог подумать, что ухо так далеко! Она так убивалась! Я хотела как лучше, вот и вызвала «Скорую».

– Забудь, – устало сказала я. – Ухо было от шапки.

Выслушав Манины крики, я плюхнулась на кровать. Принять ванну не удалось, так хоть подумаю спокойно!

На следующий день в районе полудня я сидела в отделе кадров консерватории и, глядя в лицо милой светловолосой женщины, самозабвенно врала:

– Газета «Вечерний досуг», где я работаю, любит давать материалы о простых людях, находящихся за сценой. Допустим, об известных музыкантах, талантливых исполнителях знают все, а об уборщицах, которые приводят в порядок Большой зал, не известно никому, разве это справедливо?

– Отнюдь, – улыбнулась кадровичка, – очень хорошо, что ваше издание решило обратиться к этой теме. Только извините, я никогда не встречала его в киосках.

– А мы распространяемся по подписке, – быстро выкрутилась я.

Заведующая кивнула, тут дверь распахнулась, и вошла старушка самого благообразного вида.

– Лия Михайловна, подпишите.

Кадровичка быстро подмахнула поданную бумагу и сказала:

– Знакомьтесь, наша легенда Роза Михайловна Щербак. Сорок лет на одном месте.

Роза Михайловна ее поправила:

– Сорок три года стою в гардеробе. Пора бы уже и молодым место уступить.

– Что вы, – замахала руками Лия Михайловна, – еще поработать придется, да вы любой тридцатилетней фору дадите.

Роза Михайловна покраснела от удовольствия. Простоватая старушка, не избалованная вниманием и комплиментами, показалась мне более подходящим объектом для расспросов, чем хитро улыбающаяся Лия Михайловна, поэтому я быстро сказала:

– Можно мне с вами поговорить?

– Конечно, – ответила бабуся, – пойдемте на мое рабочее место.

Меня отвели к вешалкам, посадили на высокий стул с темно-красной, слегка вытертой бархатной обивкой и вывалили на голову массу сведений. Роза Михайловна трепетно относилась к своей профессии, считала себя приближенной к миру музыки. Нынешние зрители ей решительно не нравились.

– Раньше, – журчала старушка, – дамы приходили в вечерних платьях, переобували туфельки, красота смотреть! А теперь в джинсах! Представляете? В чем на огороде рылись, в том и заявились музыку слушать! Кошмар, никакого трепета! Ужасно! А мужчины? Еще хуже! Брюки мятые, в руках пиво! Один такой мне все непочатую бутылку совал и требовал: «Спрячьте в гардероб, после концерта выпью».