Следователь вышел, а Селиван Епифанович обратился к Сычу.

– Сейчас, Федя, мы поедем к Зубову…

– Почему к Зубову? Он же не воровал! Это Петро…

Селиван Епифанович ласково, но твердо прервал Сыча:

– Ты, Федя, многого не знаешь. Твой «старик Зубов» у них главарь. Все на него работают. И ты воровал для Зубова… Но не в этом дело… Ты поедешь с нами. Покажешь, где Сенька живет, вход в подземелье. Согласен?

– Да… – тихо ответил Сыч.

– А может быть, ты не хочешь? Боишься?

– Я поеду, – твердо ответил Сыч и поднялся со стула.

И вот три милицейских машины стремительно понеслись к старому городу.

Сенька спал, видно, после очередной пьянки. Лицо его было опухшим, волосы всклокочены. Увидев милицию, он никак не мог попасть в рукава рубахи. И хотя никто ни слова еще не сказал Сеньке, он беспрерывно шевелил посиневшими губами.

– Я не виноват… Это ошибка… Я не виноват…

Когда в машине Сыч хмуро, исподлобья глянул на испитое бледное лицо Сеньки, тот украдкой прижал палец к губам, сделал свирепые глаза, что должно было означать: «Молчи, не выдавай, не то худо тебе придется». Сыч усмехнулся. «Ага, боишься. Теперь за все получишь!»

Машина вынеслась на Овражную улицу к дому Зубова. Еще издали Сыч заметил людей у ворот и две милицейских машины. «Накрыли старика и Петра, – подумал Сыч. – Отворовались». Едва Селиван Епифанович и Сыч вылезли из машины, подбежал лейтенант.

– Неприятность, товарищ начальник. Зубов перед нашим носом куда-то скрылся. Шмыгнул в огород – и как сквозь землю провалился…

Селиван Епифанович нахмурился.

– Прочешите пустырь. Он далеко не ушел.

Во дворе Зубовых у сарайчика выла тетка Авдотья. Рядом стояла Матрена с перекошенным от злобы лицом, увидев Сыча с начальником милиции, ринулась к нему.

– Так это ты, гаденыш, продал нас?! – завизжала она. – Ты продал? Отблагодарил, значит, доброго человека, который приютил тебя, заморыша?..

И если бы не Селиван Епифанович, Сыч не досчитался бы многих волос на голове. Матрена кричала, ругалась, но Сыч больше не обращал на нее внимания. По улице от его дома к машине провели Петра. Он, как всегда, был мрачный, но только бледный, как известь.

Смотрит Сыч, а в сердце ни жалости, ни капли раскаяния. Пусть все они: и Зубовы, и Сенька, и Матрена с Петром считают его предателем. Пусть, что хотят, то и думают. Сыч знает одно: он сделал правильно. Он ни о чем не жалеет и, если накажут, не боится. Но по-прежнему жить Сыч не хочет. Назад дороги нет.

– Селиван Епифанович!.. А старик Зубов, наверное, в подвал церквушки забрался… Еще убежит, там другой выход есть.

– Другой выход? Так чего же ты молчал?! – воскликнул укоризненно Селиван Епифанович. – Быстрей туда.

Сыч, Селиван Епифанович и два милиционера почти бегом направились к церквушке.

На пустыре тихо и безлюдно. В траве стрекочут кузнечики, в небе, словно пружинка, звенит жаворонок. Удушливо пахнет полынью.

Сыч привычно вошел в церквушку. На плите, закрывающей люк, мусора не было.

– Он тут, – тихо сказал Сыч.

Селиван Епифанович и милиционеры осмотрели плиту.

– Да, – задумчиво сказал один из милиционеров, – ногти пообломаешь, пока поднимешь эту плиточку!

Сыч нашел металлический стержень, всунул его в отверстие между плитой и полом, крепко нажал. Люк не открывался. Сыч заторопился. Он еще и еще раз пробовал приподнять крышку, но все безрезультатно.

– Ну-ка дай я, Федя, – Селиван Епифанович протянул руку. – У меня силы, пожалуй, побольше. Но Сыч отбросил стержень в сторону.

– Ничего не выйдет. Крышка закрыта изнутри. Надо к выходу…

Пока Селиван Епифанович отдавал приказание милиционерам, Сыч уже несся к оврагу, в который выходил тоннель из подземелья. Он быстро скатился по крутому обрыву. И только раздвинул заросли полыни, неожиданно увидел старика Зубова и Жмыря. Они настороженно сидели как раз у выхода. Сыч появился так стремительно и внезапно, что и старик, и Жмырь застыли на месте. В их лицах было столько ужаса, что Сыч отшатнулся. Он открыл рот, чтобы позвать Селивана Епифановича, но тут раздался хриплый, дрожащий голос Зубова.

– Ах, это ты, Хведор. Ты откуда? Видел милицию? Еще не уехали?

Его губы мелко тряслись, глаза, пока он говорил, так и бегали из стороны в сторону. Сыч молчал. Ему вдруг стало страшно: а что, если Зубов сейчас бросится на него и задушит? Сыч непроизвольно сделал несколько шагов назад, оглянулся, в какую сторону бежать.

Зубов понял этот маневр и уже свирепо прохрипел:

– А ну, постой! Отвечай: где милиция?

Но Сыч стоял, не в силах вымолвить слова. Тогда Зубов сказал Жмырю: