— Ага, все так говорят, а потом понимаешь: просто бабок на приличные вещи не хватает.

— Послушай, — возмутилась я, — ты зачем пришла? Я не ждала гостей, да еще таких капризных. Если желаешь посмотреть на светильники, усыпанные гранеными стекляшками, ступай к Сыромятниковым — вон их дом громоздится, за елями. Вот там в каждой комнате «красотища»: бронзовые торшеры в виде обнаженных прелестниц, пледы из норки и прочая чепуха.

— Мне о вас рассказывали, — перебила меня Катя. — Вы случайно разбогатели, получили наследство. Так?

Сколько бы я ни объясняла, что деньги Макмайера достались Наташке и моим детям, люди все равно считают именно меня богатой женщиной [3] , поэтому решила, что спорить сейчас со странной гостьей пустое дело, и просто промолчала.

— Но вам скучно сидеть просто так, — абсолютно не смущаясь, продолжала Катя, — поэтому и работаете агентом по специальным поручениям.

— Кем? — вытаращила я глаза.

— Ой, ладно притворяться! — отмахнулась девушка. — Весь поселок в курсе, о вас много чего болтают.

— Догадываюсь, — буркнула я. — На чужой роток не накинешь платок.

— Во, правильно! — закивала гостья. — По мне, тоже так: пусть врут чего хотят. А правда, что ваш хахаль ментовский министр?

— Александр Михайлович наш друг, он полковник милиции, — каменным голосом ответила я. — А ты, деточка, зачем явилась? Какую газету представляешь? «Желтуху» или «Клубничку»? Кому я сейчас интервью даю?

Катя захихикала:

— Не, я учусь в школе. Вы Лику Солодко знаете?

— Ликусю? Конечно! Мы дружим. Жаль, редко встречаемся, — заулыбалась я. — То у меня дела, то у нее очередная свадьба. Ликуся у нас девушка пламенная, сколько раз выходила замуж, и не упомнить. Кстати, откуда тебе известна ее фамилия «Солодко»? Лика была Ковалевой, потом Ермоловой, Шлыковой, Шелатуниной, Аржашиковой, Нистратовой, потом вроде Солодко, если, конечно, я не путаю порядок. Может, Ликуся сначала стала Аржашиковой, а потом Шелатуниной? Кстати, после Солодко она…

— Попала в тюрьму, — вдруг тихо сообщила, проявив осведомленность, Катя. — И сгнила бы там, но вы ее выручили [4] .

— Лика ни в чем не виновата!

— Ага, но судья решила иначе.

— Ликуську подставили!

— И никто, кроме вас, ничего не понял! — стукнула маленьким кулачком по подлокотнику кресла Катя.

— Так откуда ты все-таки знаешь Лику? — удивилась я.

Катя нахмурилась.

— Она собиралась выйти замуж за моего папу, но потом он, идиот лысый, женился на Соньке. Вы же детектив, особый агент. Или я ошибаюсь?

— Ну…

— Только не врите!

— Послушай, детка… — вскипела я.

— Лучше вы меня послушайте! — внезапно как-то жалобно пискнула Катя. — Так вот, Лика велела вам передать: «Дашута, помоги Катьке». Она и сама вам позднее позвонит, если, конечно, не забудет. У Лики, вам же известно, в голове сквозняк свищет.

Я села в кресло, положила ногу на ногу и велела:

— Начинай, я вся внимание.

Надо отдать должное Кате: она стала говорить спокойно, четко и без уводящих в сторону подробностей. Вкратце история выглядела так.

Катин отец, Игорь Семенович Тришкин, не всегда был богатым человеком. В свое время он служил простым сотрудником в НИИ, мирно протирал брюки за письменным столом с десяти утра до шести вечера. У него имелись жена Юлечка и дочка Катенька.

Юля работала художницей. Вернее, мозаисткой: молодая женщина делала картины из кусочков камня, которые потом крепились к фасадам домов или на внутренние стены зданий. Многие, наверное, помнят клубы или холлы крупных предприятий, украшенные мозаикой. Как правило, это были изображения молодых людей: юноши держали в руках тубусы [5] , циркули и огромные линейки, девушки сжимали голубей, а впереди живописной группы помещалось изображение человека лет сорока, который нес над головой спутник или ракету. Впрочем, встречались разные варианты. Например, если предприятие выпускало шины, то рабочий мог вздымать ввысь колесо, а мозаичные панно во Дворце культуры ткацкой фабрики украшала дама с рулоном материи.

Юля зарабатывала намного больше мужа, но она любила Игоря, поэтому никаких споров в семье по поводу денег не возникало. Все у Тришкиных шло хорошо: подрастала лапушка-дочка, имелась квартира и небольшая дачка… Вот на фазенде, расположенной в старом московском поселке, и произошла трагедия.

Юлечка очень любила дачу, каждую свободную минуту она торопилась туда и с огромным удовольствием занималась интерьером. В начале девяностых годов прошлого века покупка даже самой обычной настольной лампы превращалась в авантюрное приключение, поэтому Юлечка предпочитала делать вещи собственноручно. Она плела абажуры, шила занавески, ткала ковры и, естественно, украшала домик мозаикой.

Катя совсем не помнила маму, но бабушка, свекровь Юли, часто рассказывала внучке о невестке. Подняв очки на лоб, Лидия Константиновна вздыхала и говорила девочке:

— Руки у твоей мамочки были золотые, за что ни бралась — дело спорилось, ей все удавалось. Вот гляди: сколько лет прошло, а скатерть словно новая.

— Ее мама сшила? — спрашивала Катюша, великолепно зная ответ.

— Да, мой ангел, — кивала Лидия Константиновна. — Юлечка была талант, не то что остальные…

Тут бабушка хмурилась, потом оглядывалась и шепотом говорила: