Дневной заработок Джалалуддина равнялся стоимости девяти открыток. А задняя комната магазина, где он работал, была буквально завалена пачками и штабелями почтовых карточек, сотнями и сотнями копий каждой картинки. Запечатанные и распечатанные, перехваченные резинкой и нет, в ящиках, в мешках и на полках.

— Ты сказал: двести. — Султан стоял, погрузившись в мысли. — Думаешь, это первая кража?

— Не знаю. Он сказал, что собирался заплатить за них, но забыл.

— Так мы ему и поверили.

— Скорее всего, кто-то подговорил его, — заявил Мансур. — У него бы ума не хватило самому перепродать их. И вряд ли он украл их, чтобы повесить дома на стенку, — добавил он. Ничего не стоит высмеять неудачливого вора.

Султан выругался. У него не было времени разбираться в этом. Через два дня он уезжал в Иран, впервые за много лет. В связи с поездкой у него было хлопот по горло, но и это дело не терпело отлагательств. Нельзя оставить кражу безнаказанной!

— Присмотри за магазином, я еду к нему домой. Я должен добиться от него правды, — сказал Султан.

С собой он взял Расула, хорошего знакомого Джалалуддина. Они отправились в деревню Дех-Худайдад.

Машина неслась по селению, оставляя за собой облака пыли, пока наконец не показалась тропинка, ведущая к дому столяра.

— Держи язык за зубами. Ни к чему позорить всю семью, — сказал Султан Расулу.

На углу улицы, где начиналась тропинка, стояла деревенская лавка. Там толпились люди и между ними — отец Джалалуддина Фаиз. Он заулыбался, увидев Султана, обнял его и обменялся с ним рукопожатиями.

— Заходи в гости, — сердечно пригласил он, явно ведать об украденных открытках.

Пошли и остальные, всем хотелось перемолвиться словечком с Султаном, как-никак односельчанину удалось выбиться в люди.

— Мы только хотели поговорить с твоим сыном, — сказал Султан. — можешь его привести?

Старик тут же пошел домой. Вернулся он с сыном, тот держался в двух шагах позади отца. Посмотрел на Султана и отвел глаза.

— Не подъедешь с нами до магазина? Есть дело, — проговорил Султан.

Джалалуддин кивнул.

— В следующий раз обязательно заходите на чай, — крикнул им вслед Фаиз.

В машине Султан перестал притворяться.

— Ты знаешь, зачем нам потребовался, — сухо обратился он к Джалалуддину, глядя, как Расул выруливает из деревни. Они ехали к брату Вакила Мирджану, полицейскому.

— Я только хотел их как следует рассмотреть, показать детям. Такие красивые открытки. Я собирался их вернуть.

Столяр сидит сгорбившись, он вжимается в спинку сиденья, словно стараясь занимать как можно меньше места. Руки сцеплены между ног. Ногти время от времени впиваются в костяшки пальцев. Разговаривая, он нервно поглядывает на Султана и больше всего напоминает испуганного, взъерошенного цыпленка. Султан сидит с ним рядом, свободно откинувшись назад, и спокойно продолжает допрашивать.

— Я должен знать, сколько ты взял открыток.

— Только те, что ты видел…

— Я тебе не верю.

— Это правда.

— Если ты не признаешься, что взял больше, я заявлю на тебя в полицию.

Султан хватает Султана за руки и принимается осыпать ее поцелуями. Султан выдергивает руку.

— Избавь меня от этого. Перестань вести себя как дурак!

— Клянусь Аллахом, честное слово, это все, что я взял! Пожалуйста, не сажай меня в тюрьму. Я заплачу. Я честный человек. Прости меня, я совершил глупость. О, прости меня! У меня семеро детей, две дочери больны полиомиелитом. Жена снова ждет ребенка, а есть нам совсем нечего. Мои дети чахнут, жена плачет каждый день, потому что моего заработка не хватает, чтобы прокормить всех! Мы едим картошку с овощами, нет денег даже на рис. Моя мать обходит больницы и рестораны и покупает объедки. Иногда у них остается лишний рис от обеда, и они продают его. Последние дни у нас на столе даже не было хлеба. А я еще должен кормить пятерых детей сестры — ее муж безработный — да моих старых родителей и бабушку.

— Выбор за тобой. Признайся, что ты взял больше открыток, и я не стану отправлять тебя в тюрьму, — говорит Султан.

Разговор никаких не может сдвинуться с мертвой точки: столяр жалуется на бедность, а Султан требует, чтобы он признался в совершении других краж и рассказал, кому продал открытки.

Они проехали через весь Кабул и опять оказались в деревне. Расул ведет машину по грязным улочкам, по которым торопливо шагают люди, спешащие добраться домой до темноты. Дворняги дерутся из-за кости. Носится босоногая детвора. Какой-то мужчина осторожно везет на велосипеде укрытую паранджей жену, которая пристроилась боком на багажнике. Старик в сандалиях с трудом тащит груженную апельсинами тележку, ноги вязнут в глубоких автомобильных колеях — только что прошел ливень. Плотная корка, которой еще недавно была покрыта грунтовая дорога, превратилась в сплошной поток грязи, объедков и навоза, снесенных водой со всей деревни.

У одного дома Расул останавливается. Султан прости его уйти и стучится в ворота. Выходит Мирджан, приветливо здоровается с пришедшими и приглашает в дом.

Поднимаясь по лестнице, мужчины слышат шелест одежды. Это разбегаются женщины. Некоторые подглядывают в щелочку, притаившись за дверями или занавесями. Одна девчушка приникла к замочной скважине. Всем интересно, кто это пожаловал в столь поздний час. Но показываться на глаза чужим мужчинам запрещено. Поэтому чай, приготовленный на кухне хозяйкой с дочерьми, подают гостям старшие сыновья хозяина дома.