Босые ноги старика обуты в туфли, которые в нескольких местах разошлись по швам. Штаны перехвачены на поясе веревкой, куртка протерлась на локтях. Он очень похож на сына, только кожа выглядит более смуглой и загрубевшей, а щеки валились еще глубже. Оба худые и костлявые. Старик неподвижно стоит перед Султаном. Султан тоже не знает, что ему делать. Присутствие старика, который годится ему в отцы, его смущает.

Наконец Фаиз трогается с места. Быстрыми шагами подходит к полке, за которой стоит сын. Резким движением выбрасывает руки вперед и начинает избивать сына прямо посреди лавки.

— Негодяй, ворюга! Ты — позор для всей семьи. Лучше бы ты не родился! Трус, подлец… — кричит старик, награждая сына оплеухами и пинками. Он бьет ему коленом под дых, пинает по голеням, молотит кулаками по спине.

Джалалуддин даже не пытается сопротивляться, только прикрывает руками грудь от ударов. В конце концов, он вырывается, в два шага пересекает магазин, сбегает по ступенькам и исчезает на улице.

На полу лежит шапка Фаиза, свалившаяся в пылу борьбы. Старик поднимает ее, отряхивает и надевает. Потом прощается с Султаном и уходит. В окно Султану видно, как он садится на свой старый велосипед, смотрит по сторонам и тяжело, по-стариковски начинает крутить педали, направляясь к дому.

После того как улеглась пыль, поднятая неприятной возней, Султан, как ни в чем не бывало, продолжает считать.

— Он работал здесь сорок дней. Предположим, что каждый день он крал по двести открыток. Всего выходит восемь тысяч. Я уверен, что он украл как минимум восемь тысяч открыток, — заявляет он, глядя на Мансура.

Мансур только пожимает плечами. Зрелище избиения бедолаги столяра отцом произвело на него тягостное впечатление. Мансур плевал на открытки. Разве их не вернули? Можно бы на этом и успокоиться, считает он.

— У него ума не хватит, чтобы их продавать. Выбрось ты его из головы, — урезонивает он отца.

— Он мог работать на заказ. Знаешь мне тут пришло в голову: владельцы киосков, которые покупают у нас открытки, давненько здесь не показывались. Я-то думал, что они не успевают распродать товар. А ну как он просто приобретали открытки у столяра по броской цене? Как тебе такая возможность? Мансур снова пожимает плечами. Хорошо зная отца, он уверен, что тот не успокоится, пока все не выяснит. Понятно также, что этим делом придется заниматься ему. Мансуру, потому что отец уезжает на целый месяц в Иран.

— Может, пока меня не будет, вы с Мирджаном проведете расследование? Должна же истина когда-нибудь всплыть наружу. Никто не может безнаказанно воровать у Султана, — говорит отец, помрачнев. — Да он ведь мог меня вконец разорить. Только представь себе, он крадет тысячи открыток и распродает их хозяевам киосков и книготорговцам по всему Кабулу. А те продают открытки гораздо дешевле, чем я. Люди начнут покупать товар у них и перестанут ходить ко мне. Я лишусь своих клиентов-солдат, которые покупают открытки, потом тех, кто интересуется книгами. Пойдут слухи, что я завышаю цены. Так и разориться недолго.

Мансур слушает эту теорию заговора вполуха. Он разозлен тем, что отец повесил на него еще одно поручение. И это вдобавок ко всем прочим, а их и так много: регистрировать новые поступления, таскать ящики с книгами, что присылают из пакистанских типографий, заниматься бумажной волокитой, неизбежной для кабульского книготорговца, развозить братьев, присматривать за своим магазином. А теперь в довершение ко всему он должен стать следователем!

— Я займусь этим, — кратко отвечает он. А что еще он может сказать?

— Главное, стой на своем, — напутствует его Султан, перед тем как взойти на борт самолета, отправляющегося в Тегеран.

Как только отец уехал, Мансур выкидывает историю с кражей из головы. Благочестивые настроения, владевшие им после паломничества, давно забыты. По-хорошему его набожности хватило всего на неделю. Хотя он и молился пять раз в день, ничего этого не изменилось. Отпустил, было бороду, да кожа под ней ужасно чесалась, и окружающие пеняли, что он плохо следит за собой. Ходить в длинной рубахе он стеснялся.

«Раз уж мне все равно приходят на ум нечестивые мысли, какой смысл соблюдать все остальное?» — сказал он себе, и увлечение благочестием прошло так же быстро, как и возникло. Паломничество в Мазари было и осталось всего лишь туристической поездкой.

В первый же вечер после отъезда отца Мансур с двумя друзьями планировали устроить вечеринку. Они купили на черном рынке узбекской водки, армянского коньяка и красного вина по заоблачным ценам.

«Товар самого лучшего качества. Все сорокаградусное, а вино даже сорок два градуса крепости» — заверил продавец. Юноши заплатили по сорок долларов за бутылку. Им и в голову не пришло, что продавец дорисовал две черточки, превратив 12- градусное французское столовое вино в 42-градусное. Самое главное — крепость. Основную клиентуру торговца составляли юнцы, которым только напиться, пока строгое око взрослых их не видит.