Необходимое условие, — уехать из Петербурга, на которое Александра Яковлевна, как мы знаем, согласилась, — внесло некоторое осложнение в ее планы. В Петербурге у нее еще было некоторое знакомство, она могла рассчитывать получить хоть место камеристки, и исподволь выглядывать человека, могущего доставить ей такое положение (в непременной встрече с таким человеком она не сомневалась, зная цену своей наружности и решившись не быть особенно разборчивой в средствах), при котором мщенье семейству Гариных — отныне единственная цель ее жизни — не останется только искренним, сердечным, сильным желанием, а перейдет в дело и доставит ее затоптанному в грязь самолюбию полное торжество.

«Теперь все равно: мне терять нечего!» — решилась она.

Вне Петербурга Александрина не знала никого. Возникал вопрос: куда ехать?

Над ним-то и задумалась Александра Яковлевна, вернувшись в свою комнату. Наконец довольная улыбка осветила ее лицо: она видимо решила вопрос. На самом дела она вспомнила, что дальняя родственница княгини Гариной — наша старая знакомая, баронесса Ольга Петровна Фальк — во время своих ежегодных приездов в Петербург всегда была с ней очень ласкова, называла не иначе как «светлой головой» и «красавицей», а потому Александрина решила ехать в Т., рассчитывая, что баронесса не откажет ей в устройстве ее судьбы или же оставит у себя. Александра Яковлевна знала также, что хотя Ольга Петровна казалась очень расположенной ко всему княжескому семейству — от князя Василия зависела служебная карьера барона, губернатора Т-ской губернии, — во в душе изрядно-таки недолюбливала своих высокомерных аристократических родственников, свысока и покровительственно принимавших провинциальную баронессу. Александрина поняла это из нескольких бесед с Ольгой Петровной в своей комнате, когда та забегала в ней поправить туалет или спросить ее мнение о купленной шляпке или наколке. Баронесса таким образом была единственным вне Петербурга лицом, к которому она могла обратиться в ее настоящем положении, и притом лицом очень подходящим.

— Не надо только, чтобы об этом знала княгиня Зоя! — вслух заключила Александра Яковлевна свое решение ехать в Т.

В этот же вечер она довела до сведения княгини, что завтра с почтовым поездом выезжает в Москву. На другой день на Николаевском вокзале дворецким князя Василия был вручен ей пакет, в котором она нашла одиннадцать радужных бумажек. Посланный, видимо действуя по приказанию, выждал, пока она взяла билет и села в вагон, и удалился с платформы лишь тогда, когда поезд тронулся.

Приехав в Москву, Александра Яковлевна, не полюбопытствовав даже осмотреть первопрестольную столицу, в которой была в первый раз, переехала только площадь, разделяющую Николаевский вокзал от Рязанского, и с первым отходящим из Москвы поездом укатила в Т., куда и прибыла рано утром. Остановившись в ближайшей к вокзалу гостинице, по фамилии ее владельца носящей название «Булгаковской» и помещающейся на Дворянской улице, она быстро переоделась и на том же извозчике, который привез ее с вокзала, отправилась в губернаторский дом.

Ольга Петровна хотя и проснулась, но еще лежала в постели.

— Кто такая? — спросила она горничную, доложившую ей, что ее желает видеть какая-то приезжая барышня. — Так рано?! — сделав гримасу сказала она и зевнула.

— Александра Яковлевна, из Петербурга, от князей Гариных.

— Александрита! — воскликнула баронесса. — Что это значит? Веди ее скорее сюда…

Горничная вышла и через несколько минут вернулась с приезжей.

— Какими судьбами? — встретила ее Ольга Петровна.

— Приехала под защиту вашего превосходительства! — полупочтительно и полунасмешливо отвечала Александрита.

— А княгиня?

— Я покинула их дом навсегда…

— Так это правда? Мне писали! C'est interessant, расскажи, садись… Ты мне пока не нужна, — обратилась баронесса к горничной.

Та вышла.

Александра Яковлевна пододвинула к кровати табурет, села и начала свой рассказ. Она откровенно передала баронессе свой роман с князем Виктором, умолчав, конечно, о том, что она сама увлекла его, а напротив, изобразив себя жертвой хитросплетенного молодым князем соблазна. Рассказала известные нам сцены с княгиней. Не скрыла и тайны своего происхождения и сцены у постели умирающего князя Ивана и, наконец, последние слова его о пакете ео стотысячным наследством, скрытым и присвоенным князем Василием.

Баронесса с жадностью слушала этот обвинительный акт против своих родственников, и улыбка торжества от предвкушения возможности держать гордую княгиню в руках, не сходила с ее губ.

— Мое положение теперь безвыходно, — грустным тоном закончила свой рассказ Александра Яковлевна: — жить в Петербурге мне запрещено, а вне его только вы, баронесса, знаете меня и, быть может, не откажетесь принять во мне участие…

— Без сомнения, дорогая моя! Я похлопочу, сделаю, все возможное…

— Не возьмете ли вы меня к себе в… камеристки?.. — с трудом выговорила Александрина последнее слово.

— Ни за что… И не говори!.. Прости, — перебила сама себя Ольга Петровна, — что я говорю тебе ты…

— Помилуйте, баронесса! Почему же вы не хотите?..

— Ты с ума сошла, моя дорогая, чтобы я, зная твое происхождение, зная, наконец, твое воспитание и образование, которым, к слову сказать, могла бы позавидовать любая из княжен Гариных, чтобы я, повторяю, сделала бы тебя своей прислугой, почти горничной. Да я всю жизнь не простила бы себе этого! Я ведь не княгиня Зоя — эта бессердечная, ходячая статуя!..