"Вот это спасибо, поручик, за приятную новость. А то неведение, что с собою делать, довольно тяжелое чувство. Пока я введу в помещение свою роту, вы разъясните вашим юнкерам полученную задачу" – сделал я предложение.

– "Слушаюсь, господин поручик! Разрешите пойти?" – входя в роль подчиненного мне по службе, оффициалыю строго ответил поручик Скородинский.

"Да!.. Фельдфебель 2-ой роты ко мне", крикнул я в темноту, и в свою очередь начал распоряжения, радостно встреченный юнкерами.

Через несколько минут я вводил роту в комнаты 1-го этажа.

Я видел, как юнкера располагались у окон, всматриваясь в происходящее на площади, как приспособливались лечь на полу, покрытом коврами. Я слышал их неуверенные формулировки ощущений, получаемых ими от обстановки комнат, в которых еще недавно, года нет, была атмосфера уюта личной жизни наших земных богов. Я понимал их стесненные тяжелые движения членами тела, словно налившегося пудами какой-то невероятной тяжести. И видя, и слыша, и понимая их, я жалел и болел душою за них и за себя и за грех.

Мы ждем. И видно это давало мне силы, не понимая себя, не контролируя своих распоряжений, отдавать их в таком виде, что, выполняя их, достигалось поставленное мною задание. – Не мудрствуй! – твердил я себе.

– Теперь не время! Но… тщетно пытался я взять себя в руки. И не я один мучился. Юнкера, которые были на дворе просты и естественны здесь томились и были странны.

Я несколько раз обращался то к тому, то к другому из тех, мысль и чувства которых играли на лицах их. Я обращался к ним как брат к брату, а не начальник к подчиненному, так как это ощущение мною было утеряно с момента проникновения в эти комнаты. Я что-то говорил, на что то жаловался, чего-то хотел – но что, чего – не знаю…

Но время делает свое дело.

Постепенно мысль прояснилась, чувства обрели покой, и я снова получил способность отдачи себе отчета в поступках и обстановке момента. И мне стало легче. Вот явилось желание и юнкерам передать это облегчение. А для этого я попробовал вникнуть в возможные мероприятия.

Оказывается, голова работает. Мысль такие меры нашла. И энергия снова во мне закипела. – "Вы бы заснули", – убеждал я молчаливо сидевшую парочку друзей юнкеров с горящими глазами, окаймленными налившимися синевой под яблочными мешками.

– "Пробуем, но не выходит. Обстановка давит", конфузливо признаются юнкера.

"Да это верно. Я вас понимаю. Но необходимо сохранить силы. Бог знает, что нас еще ждет впереди. Право перестаньте думать и отдохните", – пробовал я урезонить их.

"А хорошая мебель", – выскочил кто-то из юнкеров с трезвой оценкой вещей, находившихся в комнатах. – "Да тут как-то все сохранилось на месте, – не успели растащить или же рассказы о грабеже чистый вымысел", – подхватил я затронутую тему, чтобы развитием ее отвлечься от других.

"Ну нет. Тут массу растащили, но надо отдать справедливость Керенскому. Он горячо и настойчиво требовал сохранения в целости вещей – объявляя их достоянием государства. Но разве усмотришь за нашей публикой. Особенно, дворцовыми служащими и той шантрапой, что набила дворец", – заметил один из разлегшихся на полу юнкеров.

– "А вы видели молельню, господин поручик? Там есть такие образа, что им цены нет".

"Да видел, но в нее не входил. Не смог себя заставить. Ведь там государыня Богу молилась. И мне казалось, что если я войду туда, то это будет кощунство.

Ведь мы здесь не гости по приглашению хозяев Дворца, а игрушка в руках судьбы, занесенная ею сюда, для тех достижений, которые еще сокрыты от нас.

Поэтому я не смел войти в нее. И даже если бы мне сказали, что наша жизнь была бы охранена стенами ее, я и тогда не вошел бы в нее и никого добровольно туда не впустил".

– "А Керенский немножко иначе мыслит", – начал опять кто-то говорить о Керенском, но его перебили возгласы из соседней комнаты.

"Где господин поручик? Доложите, что казаки пришли и располагаются в корридорах и в комнатах около молельни и хотят так же занять ее".

"Казаки! Какие казаки? Откуда?" – и я бросился в корридор.

Корридор уже был набит станичниками, а в него продолжали втискиваться все новые и новые.

– "Где ваши офицеры? Где командир сотни?" – обратился я с вопросом к одному из бородачей уральцев. Он махнул головой и не отвечая продолжал куда-то проталкиваться через своих товарищей.

"Что за рвань? – соображал я, смотря на их своеобразные костюмы, истасканные до последнего. – Э, да у них дисциплина, кажется, тоже к черту в трубу вылетела. Хорошенькие помощники будут…" "Эй! Станичники, кто у вас здесь старший", снова обратился я с вопросом, но уже к массе.