Когда придушенные хриплые вопли и мерзкая приторная вонь остались далеко позади, Шадрах достал из кармана Иоанна Крестителя и пристегнул его к левому предплечью лямкой от парашюта.

— Теперь ты мое бремя перед миром. — Мужчина поглядел на суриката почти с нежностью. — Сколько тебе осталось, Бремя?

Голова потянула носом воздух.

— Часов девять, наверное. Впрочем, ты вернул меня в родные края. Когда-то в детстве я играл на здешних берегах. Воспоминания придают новых сил. И еще то, что твои часы тоже сочтены.

— Может, и так, но ты поможешь еще разок обреченному индивиду? Скажи, где найти Квина.

— Не скажу. Хотя, если желаешь, попробуй идти вон за тем зеленым огоньком.

Действительно, вдоль берега двигалась крошечная изумрудная точка.

— А что там? — спросил Шадрах.

— Это свет. Я думал, ты любишь свет.

Сурикат смотрел на него чуть ли не победителем.

— Я и сам туда направлялся, — сказал мужчина.

Огонек фосфоресцировал зеленым светом. Полз, как червяк. Напоминал безголовую гусеницу. Размерами походил на маленькую, но мускулистую змею. Не обращал внимания на Шадраха. Медленно продвигался по кромке морского простора с видом необычайной целеустремленности. Впечатление усиливали точная разметка и безукоризненно ровная сегментация. Мужчина уставился на удивительное создание как завороженный; он и не ожидал встретить такое совершенство в подобном месте. Его лицо растянулось в несмелой улыбке.

— Ну и что это? — осведомился Шадрах.

— Присмотрись поближе.

Сделав, как посоветовал сурикат, мужчина различил цифры, выжженные по живому на каждом сегменте, и стройные зеленые линии.

— Машинка! — воскликнул он.

— Почти угадал, — сказал Иоанн Креститель. — Потрогай.

— Да?

— Она не кусается.

— Почему я тебе должен верить?

Сурикат обнажил десны.

— Ты и не должен. Мало ли что взбредет или не взбредет в умирающую голову. И вообще, учитывая мое вероломное прошлое, лучше не трогай.

Шадрах бросил взгляд на море. Длинный сине-зеленый плавник то рассекал волны острым концом, то мгновенно исчезал из виду. В этом престранном мире, подумал мужчина, разве может иметь значение, что сделает один-единственный человек, покуда он хоть что-нибудь делает?

Шадрах присел на корточки рядом с мерцающей гусеницей, протянул руку и дотронулся указательным пальцем. Создание оказалось гладким, но пушистым. Почуяв прикосновение, оно замерло на месте. И повалилось набок.

— Ну вот, убил, — произнес Иоанн Креститель. — Говорил же тебе, не трогай.

Тут гусеница принялась выворачиваться — тщательно, с медлительной фацией, отрезок за отрезком. Расправившись, каждая секция изменяла форму и вновь срасталась с остальными, покуда существо не стало совершенно плоским — квадрат мерцающей зеленой плоти, расстеленный на берегу. Тончайшие борозды наполнились ярким сиянием. Послышался гул. Из линий разметки хлынул наружу свет, образовав решетку. Когда лучи угасли, осталась… трехмерная карта моря и окрестностей, обрисованная темновато-зеленым свечением. Цифры, которые были выжжены на сегментах, переместились, образовав систему координат.

Необычайное создание, прекраснее которого он никогда не видел и не надеялся увидеть, поразило Шадраха прямо в сердце. Мужчина понял: нужно насладиться этим зрелищем, даже будучи не в состоянии оценить его по достоинству.

— Ты что-нибудь понимаешь в красоте? — спросил Шадраху Иоанна Крестителя. — Ведь это прекрасно.

И сурикат ответил ослабевшим голосом:

— Мое восприятие прекрасного во много крат утонченнее, чем ты можешь себе представить. Каждое из моих чувств настолько развито, что я с легкостью мог бы жить в ином мире. Однако там, где ты любуешься формой, я вижу предназначение. Думаю, что тебе простительно увлечься внешним стилем и не заметить сути. Этим и отличается весь ваш род. Перед тобой одна из карт Квина. Только и всего.

— Ее сделал Квин?

— Он создал все вокруг, даже море. Здесь его мастерская. Здесь его мир. А не твой.

Мужчина опустился на берег рядом с картой.

— Как же так, Иоанн? Скажи, разве можно плодить чудовищ — и в то же время творить такую красоту?

Сурикат лишь посмеялся.

— Умиляюсь твоей наивности. Нашел что спросить у чудовища. Вот и мучайся непониманием до скончания дней.

Шадрах неотрывно смотрел на карту. На дисплее мерцали названия мест, написанные на неведомом языке. Мигающая красная точка, должно быть, указывала место под ногами. А напротив, за морем, светился знак — человек, сливающийся со зверем.

— Квин там? — обратился мужчина к сурикату.

— У карты спроси. С ней и разговаривай. Мне некогда, я отключаюсь.

Иоанн Креститель закрыл глаза. Шадрах обратился к карте:

— Где Квин?

Та пробулькала в ответ что-то невнятное.

Что дальше? Помнится, в самом начале сурикат советовал прикоснуться…

Мужчина потрогал символ человека/зверя. Трехмерная карта щелчком отключила дисплей. Огни потускнели. Швы и трещины между сегментами бесследно срослись.

Сурикат насмешливо фыркнул, но ничего не сказал.