Шрифт:
“Ни малейшего”.
“О, тем лучше! Вас ждёт много интересного”.
“Меня?”
“Мы хотели бы вас пригласить”.
“Пригласить, куда?” Писатель воззрился на даму.
Она возразила:
“Я понимаю, вы стеснены в средствах... Финансовую сторону вашего визита издательство, естественно, берёт на себя”.
Поразительно. Они никогда это не поймут, думал он. Что значит жить всю жизнь в наглухо законопаченной стране. Это было всё равно как если бы он получил приглашение с другой планеты.
“У вас не будет никаких забот”.
“Не в этом дело”, – сказал он.
“А в чём же?”
Вот дура. Не могу же я объяснять, что все разговоры прослушиваются.
Некто приближается издалека.
“Вот видите, – сказал писатель, показывая глазами на нищего. – Помолчим немного. Un homme averti en vaut deux [34] ”.
Человек в лохмотьях, бормоча, протянул руку. Мадам Роллан поспешно рылась в сумочке. Писатель сказал:
“Вали отсюда”.
Собиратель удаляется в сторону Покровки.
34
Предупрежденный человек стоит двух (фр. поговорка).
“Почему вы так резко обошлись с ним? И что вы хотели этим сказать – un homme averti? Он показался вам подозрительным?”
“На водку собирает. Это в лучшем случае”.
“А в худшем?”
“Жюли, – сказал писатель, – я отравленный человек”.
“Да, но ситуация в России изменилась!”
“Возможно. Но я уже сказал вам: я отравленный человек. – Он прищурился. – Принюхайтесь. Разве вы не чувствуете?”
“Вы хотите сказать, в Москве плохой воздух? Уверяю вас, в Париже не чище...”
“В Москве всегда был плохой воздух. Я не об этом. Испарения лагерей. Вся Россия отравлена. – Она не знала, что ответить, он продолжал: – А что касается вашего предложения, спасибо, конечно...”
“Вы бывали в Париже?”
“Нет, разумеется. Меня туда не пустят”.
Она спросила, почему.
“Я не член Союза. Следовательно, не писатель. Кроме того, как вы знаете, за мной всюду идёт моё дело”.
“Но, если я не ошибаюсь...”
“Удивляюсь вашей осведомлённости. Формально я реабилитирован. Это ничего не значит. Мне не дадут визу”.
“Издательство вышлет вам официальное приглашение”.
“Не поможет”.
“Откуда вы знаете?”
“Откуда... Я живу в этой стране, вот откуда”.
Эх, не надо было так говорить. Вообще не надо было об этом. Ну, всё равно, семь бед – один ответ.
“Я всё-таки не понимаю... – пробормотала она. – Хорошо, отложим эту тему. Я бы хотела взять у вас интервью”.
“Интервью, о чём?”
“О вас, о вашем романе. Немного поговорить с вами”.
“Прямо здесь?”
“Нет, здесь шумно. К тому же я не взяла с собой аппарат. Не согласитесь ли вы поехать со мной в гостиницу...”
“Не о чем разговаривать”.
“А всё-таки”.
“Послушайте, – сказал писатель. – За мной следят”.
“Дорогой мой, это уже становится смешно. Кто это за вами следит – посмотрите вокруг. Здесь никого нет! Или вы думаете, что вас окружают невидимки?”
“Да, думаю. Один сидит рядом с нами. А другой прогуливается по дорожке. Слышите, как хрустит песок?”
“Замечательно. Превосходный сюжет. Напишите об этом рассказ... Как вы думаете, – спросила она, поднимаясь, – где-нибудь поблизости найдётся стоянка такси?”
LIX Интервью, окончание
Тот же день
Войдя в номер, писатель хлопнул в ладоши. Должен быть отзвук, объяснил он. Жюли, в коротком светло-коричневом платье с пояском, опустилась перед шкафчиком, который в гостиницах называется баром. Её колени блестели, обтянутые шёлком. Какой отзвук, спросила она.
“Если слышится эхо, значит, комната прослушивается. Вон там, – он показал наверх, – должен быть микрофон”.
“Я вижу, вы опытный конспиратор. Ну и как?”
Вздохнув, она подняла на гостя тёмно-блестящий взгляд. Писатель криво усмехнулся, пожал плечами.
“Вроде нет”, – и в его голосе звучало почти разочарование.
Жюли выставила бутылку, за ней ещё одну поменьше, явились миксер, лёд в металлическом лотке и два высоких стакана. Устроились на диване перед столиком с магнитофоном. Оба сделали по глотку, она взглянула вопросительно на гостя. Подходяще, промолвил писатель.
“Вы готовы?”
Она прочистила голос. Ей показалось, что аппарат не в порядке, она остановила крутящиеся бобины, нажала на другую клавишу, катушки послушно завертелись в обратную сторону. Остановила, снова включила, поднесла к устам микрофон.