Ленин оказался прав и в том, что предсказал предстоящий кризис II Интернационала в случае возникновения войны. Вожди II Интернационала фактически раздробили это международное социалистическое сообщество на противоборствующие группы и обрекли его на гибель. Отрадно было думать, что в этой идейной сумятице IIIIC-левица заняла вместе с Социал-демократией Королевства Польского и Литвы антивоенную позицию.

…Разместив в вагоне Христину и детей, Феликс протиснулся к тамбуру сквозь толпу пассажиров, забившую все проходы. Но еще большая толпа осталась на перроне, плотно стиснутая, неистово орущая на разных языках, готовая опрокинуть вагоны. И вдруг чей-то знакомый голос сквозь нараставший гам:

— Феликс! Помогите!

Феликс склонился с подножки и, держась одной рукой за поручень, ухватил протянутую руку и втащил в тамбур женщину, державшую другой рукой мальчика лет пяти. И только тут разглядел «спасенную» — жену Феликса Дзержинского.

— Зофья! Какими судьбами?

— Наверно, такими же, как и вы. Власти приказали покинуть Краков. А это мой сын Ясик…

— И куда же теперь?

— В Вену, очевидно.

— В Вену? Вот так? Без вещей.

— Какие тут еще вещи, нас с Ясиком едва не задавили. А теперь надо помочь Братманам. Они тоже тут где-то пробиваются к вагону. Нас толпа разъединила.

Феликс спустился с подножки, и вскоре ему удалось вызволить из толпы Стефана и Марыльку Братманов с их сыном, ровесником Ясика. Потом с не меньшим трудом пробирались к тому месту, где сидела Христина с детьми. Наконец поезд тронулся, пассажиры поуспокоились и, как всегда бывает в такой ситуации, смогли более или менее удобно разместиться.

Поезд шел медленно. На станциях то и дело врывалась железнодорожная жандармерия и рыскала по вагонам.

— Ну а что слышно о Феликсе? — спросил Кон. — Мне говорили, что его осудили на каторгу.

— Да, — вздохнула Зофья. — Последнее письмо мы полечили летом. Он тогда еще сидел в Десятом павильоне Варшавской цитадели. Добился было разрешения на свидание с нами. Но помешала война. Он очень тоскует о Ясике… Хотел увидеть его до того, как наденут кандалы. — Зофья с болью и тревогой посмотрела на сына, болезненного и очень тихого. — Но война все нам сломала. Кто знает, когда мы с ним увидимся. Да и увидимся ли…

— Обязательно увидитесь, — сказал Кон и положил свою ладонь на руку Зофьи. — Двери каторги раскроет революция.

— А война…

— Война только ускорит революцию. Вот попомните мои слова! Война добром не кончится для самодержавия. Это начало его конца. Война империалистическая обязательно перерастет в гражданскую!..

— Да, сомневаться в этом не приходится, — поддержал Феликса Стефан Братман. И Зофья немного повеселела.

До Вены оставалось всего несколько часов езды, когда поезд с беженцами остановили. В вагон вошли жандармы:

— Собирайтесь, господа, и освобождайте вагон… Знать ничего не знаем. Вагоны приказано очистить. Вам куда? Переходите вон в тот поезд, — указал веснушчатый жандарм на сиротливо стоявшие на ответвляющемся пути старенькие вагоны.

Народ хлынул туда. Но Кон остановил своих спутников, поднимающихся с сидений.

— Пока сидите. Что-то подозрительна мне эта пересадка. Я знаю немецкий и пойду поговорю с железнодорожниками. Не может быть, чтобы они не знали, если тут кроется подвох.

— Я тоже с вами, — сказал Братман.

Феликс и Стефан направились к двум рабочим, подсыпавшим щебенку к шпалам на соседнем пути. Молодые парни охотно распрямили спины, заулыбались, подали руки.

— Товарищи, — сказал Кон. — Я социалист, а мой товарищ — польский социал-демократ. Власти выселяют нас с родных мест вместе с семьями. А теперь вот, когда мы уже подъезжаем к Вене, где могли бы получить какую-нибудь работу, нас задержали и почему-то пересаживают в другой поезд. Вы не знаете, что за всем этим кроется?

— Как не знаем, — сказал один из рабочих. — Тех людей, что сели в другой поезд, повезут в концлагерь. А там плохо, очень плохо. Люди сходят с ума и умирают с голоду.

— Спасибо, товарищи.

Когда они вернулись, в вагоне остались только Христина, Зофья и Марылька с детьми. Подошел веснушчатый жандарм, спросил, впрочем, не грубо:

— Ну, а когда же вы покинете вагон?

— Мы ждем своих мужей, — ответила за всех Христина Григорьевна по-немецки.

— А где они?

— Они у начальника станции, им надо связаться с Веной.

— С Веной? — удивился жандарм. — Зачем?

— Чтобы заявить протест против ваших действий, — сказал Феликс, слышавший последний вопрос жандарма. — Мы едем по вызову господина Адлера, члена венского парламента. Вот его письмо и визитная карточка, — сказал Феликс, доставая из кармана пиджака письмо полугодичной давности. Но жандарм на письмо не глянул — ему достаточно было визитной карточки с парламентским грифом.

— Это совершенно меняет дело, — сказал жандарм. — Если так, можете проследовать дальше этим поездом.