— Конечно, конечно, — ответила Надежда Фёдоровна, волнуясь. — Ах, дети! А мы-то вчера обыкновенно жили, как всегда, и легли спать обыкновенно. А они… Дима, ведь ночью, взяли город? Ночью?

— Мама! — в восхищении закричал Дима. — Ты как маленькая! Ты даже смешная.

Надежда Федоровна налила всем понемногу портвейна, раскраснелась и сказала торжественно, как будто произносила речь на важном собрании:

— Дима и Тася! Я буду счастлива, если вы будете похожи на отца и все мы будем достойны вашего отца.

Она несколько раз повторила «буду» и «будем», и у нее получилась не очень складная речь. Но произнеся ее, она крепко расцеловала Тасю и Диму.

Тася в эту ночь долго не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок в жестокой и счастливой бессоннице. Мысли непривычно обрушились на нее, и Тася никак не могла в них разобраться. «Буду по порядку думать, — решила Тася. — Сначала об этом». И сначала она начала думать об отце. Она привыкла слушать по радио, что наши войска берут города, но никаких ясных представлений не связывалось у Таси с сообщениями об умелых обходах, решительных штурмах и жестоких сражениях. Тася даже не задумывалась о том, что это такое.

Теперь, всматриваясь в темноту, она пыталась представить вчерашнюю ночь. Был снег. Может быть, ветер свистел над полем и городом, которого она никогда не видела. Женщины и дети спрятались в подвалах, а в это время войска ее отца в результате умелого обхода… Как же они? Значит, незаметно обошли город ночью. И решительный штурм. Ее отец вел войска.

Самым странным было то, что отец всегда представлялся Тасе до чрезвычайности обыкновенным. И вот этот обыкновенный, неразговорчивый, немного суровый отец сделал опасное и важное дело, и о нем узнали все, даже Сталин. Тася шумно перевернулась под одеялом. Она услышала, что мама и Дима тоже не спят, и притихла.

Все-таки у нее замечательный отец!

Тася представила, как завтра в классе все будут на нее смотреть. То-то удивятся! Наверное, все сразу захотят с ней дружить. Вот уж, наверное, никто не ожидал. Но почему не ожидал?

Тася покраснела, ей стало жарко. Если папа приедет и встретится с кем-нибудь из девочек, например, с Наташей, Наташа скажет: «Вы такой прославленный, вам был салют, а Тася посмеялась над своим собственным классом, как самая несознательная, хуже всех в классе». Папа, наверное, рассердится и ответит: «Не может быть, чтобы дочь подполковника Добросклонова посмеялась над своим собственным классом и была хуже всех». А Наташа скажет: «Спросите ее, пусть признается».

— Ох, что мне делать? — шепотом простонала Тася. — Папа узнает и будет меня презирать. Ладно, — решила тогда Тася, — завтра приду в школу и сяду за парту, как ни в чем не бывало, чтобы все видели, что не хвастаю. А если будут спрашивать, скажу: «То отец, а то я». Но как нехорошо, нехорошо! Что бы мне сделать, чтобы примириться с ними и сразу получать пятерки и чтоб Дарья Леонидовна не говорила: «Стыдно, когда человек не умеет обидеться за класс!» Стыдно! Не нужны мне теперь Федькины стихи, я и читать их никогда не буду. А завтра напишу папе. Лучше сама признаюсь во всем. И дам честное слово, что буду хорошо учиться.

Надежда Федоровна и Дима давно уже спали, а Тася, которая обычно начинала зевать едва открывала учебник, если даже это было в восемь часов вечера, все ещё вздыхала и охала.

Наконец ею овладело такое беспокойство, что она осторожно опустила ноги с кровати, попала сразу в туфли, закуталась в одеяло, нащупала в потемках портфель и на цыпочках вышла из комнаты. Она села в коридоре на табурете, под самой лампочкой, подоткнула со всех сторон одеяло и открыла историю. Она выучила урок и три раза повторила про себя, чтобы проверить, запомнила или нет. Получалось складно, почти ни одного «значит» и «ну», а урок оказался даже интересным.

Она закрыла книжку с чувством выполненного долга.

Утром Надежда Федоровна разбудила Тасю и сказала:

— Удивительно! После вчерашнего вечера она спит, как будто все по-старому. Смотри, Тася, не получи нынче двойки.

Тася ответила кротким, задумчивым взглядом, а Надежда Федоровна смутилась и подумала: «Не знаю, что делать со своими нервами. Все время хочется кого-нибудь бранить, особенно эту ленивицу».

Вдруг Надежде Федоровне стало жаль «ленивицу». Она поправила на Тасе воротничок, удивляясь тому, какая большая у нее выросла дочка. И поговорить с ней по-хорошему некогда, все завтра да завтра, а жизнь идет.

— Тася, — сказала Надежда Фёдоровна дружелюбным тоном, — я напишу папе, что ты мне очень помогаешь, про школу подождем писать, пока у тебя наладятся дела.

Тасе захотелось рассказать о своих ночных переживаниях, но что-то встало у нее в горле, и она только ответила послушным голосом: «Хорошо, мама», но про себя подумала: «Увидите сегодня, как у меня дела наладятся».

На улицах в витринах висели газеты, и на первой странице огромными буквами был напечатан необыкновенный, изумительный приказ. Тася прочитала приказ и по дороге все время повторяла даты из урока истории: «Генрих II умер в 1189 году, после него царствовал Ричард I Львиное Сердце». Она ясно видела цифры и даже страницы и строчки со всеми абзацами. Тася и не подозревала, до чего приятно так великолепно выучить урок. Она шла и улыбалась от удовольствия. Никто не догадывался, что по улице идет дочь подполковника Добросклонова.