Когда Чесноков миновал среднюю часть пассажирского коридора, он услыхал за поворотом приглушенный неясный шум.

Игорь остановился, прислушался.

– Нет, - сказал сдавленный голос, - нет… Теперь ты не уйдешь…

Затопали ногами, донеслось рычание, чертыхнулись, потом неожиданно донесся смех.

– Ведь я не против, - произнес.второй голос, веселый и спокойный.
– Почему вы так нервничаете?

– Сейчас увидишь… Пошли!

Чесноков шагнул вперед. Не нравились ему эти голоса в поперечном коридоре, очень не нравились… Еще немного, и он увидит тех, кто блуждает среди ночи по судну.

И тут погас свет. Видно, переходили на другой генератор, механик говорил ему об этом.

Первый помощник услыхал беспорядочные шаги, шум борьбы, Снова раздался смех, хлопнула дверь каюты, все смолкло, и вспыхнул свет.

Чесноков повернул за угол и никого там не увидел. Он прислушался: затем медленно прошел по коридору поперек судна и вышел на левый борт. У дверей одной из кают он остановился. Игорю Николаевичу показалось, что в каюте разговаривают. Первый помощник взглянул на часы - один час сорок минут. Поздновато для разговоров… Чесноков вздохнул, готовый произнести необходимые извинения, и решительно - из головы не шло предыдущее событие - постучал в дверь.

Голоса стихли.

Чесноков вновь стукнул, тактично и вместе с тем требовательно, настойчиво. Миновала минутная пауза, затем зазвякал ключ, и дверь растворилась.

Каюту открыл высокий и рослый молодой мужчина с короткой шкиперской бородкой, одет он был в грубошерстный свитер и модно полинялые джинсы. Он увидел за дверью первого помощника - на Чеснокове была морская форма - и отступил в глубину каюты, стараясь придать сердитому лицу приветливое выражение.

– Извините, - сказал помполит, - мне показалось, что вы слишком жарко спорите… Разрешите представиться…

– Беглов, - буркнул хозяин каюты, - Владимир Петрович. Геолог и ваш пассажир.

Из кресла поднялся второй человек. Игорь Николаевич узнал его и сдвинул брови.

– Канделаки?
– сказал он.
– Не ожидал вас встретить… Ведь вам известно, что администрация судна не поощряет внеслужебные отношения команды и пассажиров. Что вы делаете здесь так поздно?

Матрос Феликс Канделаки пришел на теплоход, когда тог стоял на Диксоне. Отсюда пришлось отправить в Ленинград двух курсантов из мореходки, которые проходили практику и были зачислены в штат, и когда этот самый Канделаки явился к помполиту и сказал, что он возвращается из Тикси, где работал на ледокольных буксирах, и теперь до конца навигации решил поплавать на “Воровском”, Чесноков, просмотрев его документы, решил, что есть на земле справедливость.

Работал Феликс уже две недели, и их боцман дважды намекал первому помощнику, что не худо бы этого паренька “железно” закрепить на судне.

– Что вы делаете здесь, Феликс?
– спросил Чесноков.

Матрос молча улыбался.

– Это мы… Значит, так, - начал геолог.
– Мой рабочий… В партии были вместе.

Он был взволнован, запинался, хватал ртом воздух и являл собой полную противоположность невозмутимому Канделаки.

– Позвольте мне объяснить, Игорь Николаевич, - вмешался он наконец, не переставая доброжелательно улыбаться.
– Владимир Петрович - мой бывший начальник. Раньше я работал у него в геологической партии. Сегодня случайно встретились. Он пригласил меня к себе. Вот и сидим разговариваем о житье-бытье…

Игорю показалось, что на красивом смуглом лице Феликса мелькнула некая усмешка, но объяснение было заурядным, и повода оставаться дальше в каюте, да еще в такое позднее время, он не видел.

– Да, конечно, - сказал геолог, - это мой давнишний товарищ… Ведь мы не нарушаем?

– Как будто нет, - ответил Чесноков, глянул на горбоносый профиль вежливо отвернувшегося Феликса, еще раз извинился и вышел из каюты.

Разбудили его в пятом часу. Стучали тихо, но торопливо, беспокойно. Игорь Николаевич решил, что пришел “Ермак”, вылез из койки-ящика в трусах, накинул полосатый халат и, запахивая его одной рукой, второй повернул ключ.

За дверью стоял геолог. Вид у него был и вовсе ошалелый.

– Ушел, - просипел голос, - он ушел… Извините…

На нем была финская шапка с длинным козырьком и короткое пальто из замши. Снежинки растаяли и теперь светились, отражая яркий свет люминесцентных ламп на подволоке коридора.

– Кто ушел?
– спросил Чесноков.

– Иван, - ответил Беглов, - Дудкин ушел…

– Какой Дудкин?

– Ах да, - он махнул рукой, - вы ведь… Ну, этот, как его… Вася, Феяикс… Или еще как? Словом, Амстердам…

“Только этого нам не хватало, - подумал Чесноков и покосился на телефон, вспоминая номер судового врача.
– И ведь он не пьян… Это куда как хуже”.

– Дa вы входите, - сказал он ласковым тоном, где-то читал, что с этой категорией больных надо быть приветливым и добрым, - входите и располагайтесь как дома. О, да вам не помешает рюмка коньяку… Прошу вас!
– Угощая гостя и разговаривая его, Игорь Николаевич тем временем подобрался к телефону и уже снял трубку, когда геолог, проглотив коньяк, вдруг твердо и внятно проговорил: - Этот ваш Феликс - вовсе не Канделаки. Он есть Иван Дудкин, или Вася Амстердам… Одно и то же. Вот.