– Агасфер?
– услышал Чесноков изумленный голос геолога.

– Да, - отвечал Феликс Канделаки, или кто он там был на самом деле.
– Я Агасфер. Только пришел сюда из созвездия Лебедя… История моя проста, если не сказать банальна. Зовите меня Фарст Кибел. Это несколько соответствует произношению моего настоящего имени.

– Значит, вы вовсе не человек?
– спросил Беглов.

Фарст Кибел рассмеялся.

– Знаете, за эти годы я как-то свыкся с тем, что окружающие считают меня человеком… Судите сами, кто я. Конечно, в своей среде я выгляжу совсем иначе. Но ведь нас с вами роднит духовность, не так ли? Вот это родство душ, так сказать, и обрекло меня на вечные скитания по вашей планете. Скитания и одиночество… К нему приговорили меня товарищи, поскольку я нарушил Космический Устав.

– Что же вы совершили такого, Фарст Кибел? Мне довелось встречаться с вами трижды, и всегда вы творили добро. Не могу поверить, что вы способны на безнравственный поступок.

Чесноков будто увидел сейчас, как улыбнулся при этих словах пришелец.

– До определенной степени мы умеем управлять временем, но в целом грядущее скрыто и для нас. Творя добро в сиюминутное мгновение, мы, не желая того, можем нанести жестокий удар будущему. Спасая мальчика, провалившегося под лед, мы, быть может, оставляем миру страшного и жестокого тирана, он станет, им, когда вырастет… Потому нам строго-настрого заказано вмешиваться в события, происходящие на других планетах.

– По-моему, вы только и делаете, что вмешиваетесь, - проворчал геолог.
– Так ведь?

– Совершенно верно, - согласился Фарст Кибел.
– Теперь мне уже ничто не грозит. Я исключен из отряда космонавтов.

– И все-таки… За что же вас?

– Давным-давно, когда наша экспедиция обследовала побережье Средиземного моря, я подружился с одним молодым человеком. Разумеется, он не знал, кто я на самом деле, и пытался увлечь меня учением, которое распространял, бродя по стране с горсткой своих приверженцев-учеников. Мне нравились его одержимость и редкая в те времена бескорыстность. Этот человек был поистине не от мира сего. Только родиться ему следовало позднее. Да… Но так или иначе, власти предержащие довольно скоро поняли ту опасность, которая содержалась в его проповедях. Его схватили и приговорили к смертной казни. А я так привязался к нему, что забыл о долге разведчика, который ни при каких обстоятельствах не должен поддаваться чувствам. Другими словами, я решил спасти его. А чтобы не нарушить естественный ход событий, заменил его собой. Ведь казнь обязательно должна была совершиться.

– Вы дали себя казнить?
– спросил Беглов.

– Не себя… Я принял облик того человека, вот физическое обличье и казнили. Потом вернулся на свой корабль, где был сурово осужден товарищами за вмешательство в земные дела. Впоследствии я понял, что серьезно изменил ход человеческой истории. Конечно, трудно предугадать, что было бы, не подружись я с тем человеком и не прими на себя его муки. Но у меня есть все основания полагать, что, спасая одного, я обрек на мучительную смерть многие тысячи. Так и случилось в будущем.

– Но вы не могли заранее знать об этом!

– Не мог… Но все космонавты-разведчики знают, что вмешательство в развитие иного разума, давление на него извне всегда безнравственны. И товарищи справедливо приговорили меня к тому, чтобы, оставшись на Земле в одиночестве, я собственными глазами увидел, что натворил, поддавшись однажды обаянию духовной общности.

– И надолго вы?…

– Трижды приходил срок, но за мной так и не прилетели. И вот я брожу по планете, накапливаю знания о человечестве и его природе. Мне нельзя задерживаться надолго на одном месте… Тогда возникает привязанность, вдруг исчезает чувство одиночества. Я вспоминаю, что приговорен к нему, не могу нарушить условия предпосланного мне наказания, и тогда заставляю себя идти дальше.

– Идти дальше… Но ведь нет никого, кто бы мог проследить за соблюдением этого жестокого приговора?!
– вскричал геолог.

– А я сам?
– услыхал Игорь Николаевич голос Фарста Кибела, и помполит будто увидел, как грустно улыбнулся он, Наступило молчание. Крутилась невидимая в кассете магнитофонная лента. Молчали и Чесноков со своим ночным гостем. И вдруг голос Фарста Кибела произнес: - Мне пора. Днем я получил сигнал. Кажется, срок мой кончился, и за мной прилетели. Пойду.

– Мне… Можно мне пойти с вами?

– Хотите проводить меня?

– Да… Если не возражаете.

– Хорошо. Только до палубы.

– Мы поднялись с ним наверх, - сказал Беглов, выключив магнитофон.
– На палубе была ночь. Фарст Кибел пожал мне руку. Потом, не мешкая, через фальшборт спрыгнул на лед. Во тьме смутно угадывалась его фигура.

– Прощайте, я ушел, - донесся снизу его негромкий голос.
– Меня ждут. И помните: надо верить первому движению души. Оно всегда бывает благородным.

– До свидания, - ответил я невпопад и услыхал в ответ тихий смех.

Беглов умолк. Погладил ручку магнитофона.

– Что же дальше?
– спросил первый помощник.

– Вот и все… Фарст Кибел ушел. Он двинулся в направлении Северного полюса.

– Что скажете?
– спросил геолог.

Чесноков снял телефонную трубку.

– Мостик?
– спросил он.
– Четвертый штурман на месте? Пришлите его ко мне.

– Что вы хотите предпринять?
– осведомился Беглов.

Когда молоденький паренек, постучав, вошел в каюту первого помощника, Игорь Николаевич попросил его принести судовую роль и документы матроса Феликса Канделаки.