В этот раз я точно знаю, что будет. И как. Есть ошибки и промахи, которые совершенно непростительны. И если теряешь что-то по своей вине, то и жаловаться не на кого, кроме себя. То, что было, я потерял сам. Сейчас потеряю, думает герцог Ангулемский, поднимаясь по знакомой наизусть широкой лестнице. Но если бы я промолчал или солгал, я потерял бы еще больше. Какой мерой меришь…

Его рады видеть — в очередной раз. Скорее всего, в последний.

— Господин герцог, соблаговолите выслушать меня, — обрывает приветствие маршал. Слова, которые произносит Корво, уже ни к чему. Лишние.

Молодой человек понимает — что-то произошло. Молодой человек не пытается закончить фразу: вежливость и этикет — разные вещи. Молодой человек отпускает свиту и провожает гостя наверх сам. В маленькой комнате перед кабинетом, как обычно — никого. Сейчас никого. Впрочем, пусть слушает, вреда не будет.

Хозяин дома наливает гостю вина — тоже как обычно, смешно — не пытается ничего спросить. Его просили выслушать, он слушает.

— Я обещал вам рассказать все, что я узнаю о том случае. Честно говоря, я тогда не подозревал, что мои источники будут столь разнообразными. Но — тем не менее. Началось все в конце мая, когда к моему дальнему родственнику Джеймсу Хейлзу явились двое представителей короля Тидрека и предложили ему убить вас в обмен на 150 тысяч золотом и 10 тысяч солдат. Естественно, он согласился и затребовал половину суммы вперед. О встрече я знал. О существе дела — нет.

— Многим ли об этом известно? — спрашивает хозяин.

— Я могу поручиться, что об этом пока неизвестно Его Величеству. В настоящий момент об этом точно знают в Лионе. Об этом также осведомлена достаточно небольшая группа орлеанских негоциантов, с которыми равеннцы поделились информацией. Знают господин Трогмортон и альбийский Тайный Совет, поскольку джентльмен, которого вы так удачно встретили в «Соколенке», по случаю взял господ негоциантов за горло. Знаю я — мне об этом поведал и господин Трогмортон, и те самые негоцианты, не все добровольно. К настоящему времени знает граф Хантли, канцлер Каледонии — ему написал мой родич. Теперь знаете вы.

— Досадно, — слегка вздыхает Корво. — Мне придется сообщить об этом госпоже герцогине…

— Могу вас утешить, раздосадованы были не только вы. Вчера ночью Хейлз ждал на улице вас.

Молодой человек встряхивает головой, улыбается — той своей улыбкой, где кажется, что из тихого омута сиганул легион чертей сразу. Смотрит в бокал, слегка встряхивает его, заставляя вино подниматься по стенкам.

— Да, весь его вид прямо-таки взывал ко мне…

— Появись вы там несколько раньше, взывал бы не только вид. Я знал, что он в городе. Мои люди упустили его вчера на заставе. Потом еще раз — уже за рекой. Приглашая вас вчера к себе, я, по существу, позвал вас в засаду.

— Это была на удивление приятная засада, господин герцог, — кажется, Корво сейчас рассмеется. — А могла бы быть еще приятнее, не задержись я в ней…

— Мне следовало сообщить вам, как только я узнал. Речь, в конце концов, шла именно о вашей жизни. Но я полагал, что справлюсь с делом сам. — Тут не нужно переводить. Полагал — и ошибся. Полагал — и не справился. Поставил цену жизни Корво ниже цены скандала.

Герцог Беневентский на мгновение опускает голову — не набок, привычным жестом, а прямо. Потом поднимает ее, держа подбородок чуть выше, чем обычно. Бокал по-прежнему висит в воздухе на уровне груди, легкая стеклянная вещь, но сейчас кажется оружием…

…я, кажется, плохо думал о кузене Людовике. Совершенно незаслуженно. Он… необыкновенно смелый человек. Он стоял напротив этого и громко выражал свой гнев. И не боялся. А бояться есть чего. Почти ничего не изменилось — но, кажется, сейчас по мне ударит молния как в Марселе. Поверил, наконец. Или только что понял.

— Какого черта? — Сухой, шершавый, словно необработанный мрамор, голос. Чужой, и слова совершенно чужие.

Это он пытается выразить негодование. Видимо, нет привычки. Что ж, оно и понятно, вряд ли его раньше использовали вместо мелкой разменной монеты. Друзья.

— Я думал, что смогу захватить его живым, не повредив вам.

Гроза подходит еще ближе. Корво, кажется, держится за свой бокал, чтобы не схватиться за кинжал на поясе. Посветлевшие, почти золотые глаза — красиво. Хорошо, когда смерть красива и заслуженна. Отказаться от вызова я могу, но не буду, а результат предрешен. Но этим он очень повредит всем. И в первую очередь — себе. И это я называл Хейлза недальновидным дураком. Вот бы он посмеялся.

— Господин герцог, — четко выговаривают почти белые губы. Очень тихо. — Напомните мне, когда я дал вам право заботиться о моей жизни подобным образом?

Удержаться опять невозможно. Смех… не самый лучший способ ответить на такую фразу, но какого действительно черта.

— Скажите, вы уверены, что вы с моим кузеном не близнецы, которых нянька разлучила при рождении?.. Но и я хорош. Я думал, что вас заботят какие-то мало-мальски серьезные вещи, а вы… ну право же, близнецы. Вы бы видели, какую сцену закатил мне этим утром взрослый человек, господин адмирал Хейлз, когда понял, что я попросту не дам ему свернуть шею при первом же случае и бросить все то, что на нем висит… вы бы решили, что смотритесь в зеркало.