И надоело, конечно. Вот тут притертая стенка самую малость дрогнула, еле-еле, камни не разошлись, зазора нет еще — зато разница в темпераментах налицо. Толедец как был — утес, основа, — так и остался. Быстрый, гибкий, но вперед не рвется, ни скоростью, ни увертливостью брать не собирается. Приберегает на одно, зато точное движение. А господин герцог — один сплошной натиск. Знает, что прикрыт напарником надежнее, чем своими защитами и доспехом, и атакует непрерывно. Хороши оба. Очень хороши. Загнали нас почти к стене.

И меня не задели только потому, что Жан все время вперед вылезает. В настоящем сражении давно добрались бы уже. А ведь они рискуют… подставляются слегка. Им самим интересно свою технику на излом попробовать. Ну это уже невежливо с их стороны, тем более, что есть между ними зазор, есть. В поле его не успеют обнаружить, в турнирном бою противник раньше свалится, а вот так — видно.

Ну что ж, желание гостей — закон, так что сейчас я им кое-что покажу. Жан, кажется, тоже заметил — и если поймет, то, значит, я его не напрасно учил. Посмотрим, проверим друг друга. Для начала — быстрее, так быстро, как мы оба с сыном можем, не пытаться развалить противников, а только сделать так, чтобы они забыли, что поединок — дружеский. Чтоб перед глазами только — куда ни взгляни — сталь, а кто-то, и это капитан, вылез в одном тонком камзоле, и чтоб они уже даже думать не успевали, что происходит: поединок продолжается, хитрый заговор обнаружился или просто хозяева шутят. Опасно, да. Очень опасно. Но или сейчас вскроется разница между ними и нами с Жаном… или не вскроется, и просто будет очень хорошо.

И вот мы опять вернулись к стене, описав по двору круг — но на этот раз у стены дорогие гости, и отступать им почти некуда. И улыбку посла я не вижу, некогда тут видеть, но чувствую. Оказывается, ему не только побеждать нравится. И другое ясно — его не обманешь. У толедца мелькало уже несколько раз — не страх, не паника, но отчетливая тревога и готовность перейти от поединка к настоящей рубке, а этот намерение чувствует. Значит, нужно, чтобы я поверил. Сам поверил, хотя бы на мгновение — а там и он мне поверит… наверное. Должен будет.

Ну, чадо ненаглядное, не подведи…

Не подвел. Ударил — подставляясь — по толедцу, на размен, всерьез… и для меня мгновение выкроил, но…

Многое я видел. И как такие вот «бедные толедцы», защищая господина, с голыми руками на меч идут. И не с голыми. И всякое подобное. А вот чтобы господин, открываясь начисто, бросался прикрывать капитана своей охраны — бывает редко. Надежно прикрыл, и возможность для удара оставил — но будь это все всерьез, он бы отсюда не ушел.

А теперь — назад, и Жан уже сзади, и вскинуть руку. Стоп. Все.

Двор выглядит так, будто по нему не четыре человека несколько минут, а табун боевых слонов — если они табунами ходят — целый день носился. Туда и обратно. У капитана лицо серое и не только от пыли. Понял, что произошло. Наверное, вернее, наверняка, раньше до такого у них не доходило. Причин не было. Не успевал никто, да просто по времени не протянул бы столько. Господин его снимает шлем, вытирает лицо.

— Спасибо, — улыбается, — господин граф. Надо будет тут что-нибудь придумать.

А этот прекрасно все понимает — и на чем я их поймал, и что не поймать не мог, и что меня с Жаном так поймать нельзя. Потому что эту дурь я из него вытряс первым делом, давным-давно. И из себя, что было несколько посложнее, но получилось все-таки. Только, кажется мне, Корво все устраивает, и такой исход боя — тоже; но выражение лица толедца предрекает серьезные неприятности. Гадалка из меня никудышная, но тут и гадалкой быть не надо. Посмотришь — и все ясно: иметь нынче же вечером ученику, подзащитному и командиру большую серьезную выволочку. В таких случаях добропорядочные верные подчиненные забывают о старшинстве, и правильно делают.

Но это ученика, подзащитного и командира тоже, кажется, не беспокоит. А вот на Жана смотреть больно. Понял, обормот, что тогда у посла с Его Величеством не характер на характер нашел. Что его в свои записали и защищали как своего. До последнего.

— Отдыхаем, — говорит Пьер. — Не знаю как вам, а мне совершенно необходимо. А потом можно и продолжить?

— Воля хозяина — закон, — опять улыбается вежливый гость.

Дамы на балконе застыли — не шелохнутся. Анна-Мария, конечно, тоже все поняла — а вот если молодая герцогиня сама не разобралась, а супруга моя ей объяснила, в чем тут дело… не завидую я послу. Хотя Шарлотта дама во всех отношениях достойная. Бранить не будет, холодность демонстрировать — тоже, и из спальни не выгонит, ибо не ее это дело. Я бы, думает Пьер, на такой не женился, при всей ее красоте и уме, не знаю уж, чего тут больше. Лучше от благоверной, как случается, получить шумную нахлобучку, чем видеть этот вот надежно притопленный где-то под сердцем страх. Чувствуется же, как ни топи.

Одна невестка ненаглядная цветет, как розовый куст: любимый супруг так красиво дрался, так замечательно победил. Карлотта, конечно, чудо — но учить ее еще уму-разуму… Она не поняла даже, что любимого супруга ее убили раз восемь. И потому, что неосторожен был, и потому что намеренно рисковал, подставлялся.

Из всего, что тут только что было, можно сделать множество выводов. Полезных в будущем, потому что все здесь происходящее — это последние развлечения перед войной, а война будет куда серьезнее, чем казалось весной. Еще пара недель, только-только закончатся последние торжества, и придется оставить прекрасных дам ради другой, со скверным характером. И коннетаблю, судя по всему, придется тоже — потому что чертов Клод прав, война с Арелатом будет идти и на юге, и на севере. Юг-то мы оставим Корво и Клоду… и упаси нас всех Господь от того, что этот благонамеренный молодой человек будет и командовать так же, как дерется, и запишет Клода в свои, а с него ведь станется. Никогда не думал, что буду уповать на скверный характер маршала, но, может, хоть тут от его надменности выйдет прок: «Его защищать, за него в безнадежный бой лезть?..»

Будем надеяться, обойдется. Кстати… раз гость — и гость довольный — то его потом и расспросить можно. А чтобы не обидно было, то и самим кое-что рассказать.

А перед этим… до сих пор все серьезно было и прилично. А нужно все же и что-нибудь повеселее станцевать. Не двое на двое — а все против всех, как попало, кто уцелел — тот и победитель. И пусть черт приберет тех, кто отстанет.

Для начала — из родительской вредности — Пьер решил выкинуть из круга сына. Гости намерение разделили. Пусть покрутится один против троих, правда, трое друг от друга держатся подальше, отслеживают: в такой потасовке ни правилами, ни совестью не запрещается добраться до спины якобы союзника. Не зевай — и останешься на месте. Жана хватило надолго, но все-таки пришлось ему отходить к галерее. Попался на толедский фокус с кинжалом. Доволен, как будто сам поймал, а не его поймали. Любопытный.