Только очень неприятно. И все нужно начинать заново, перестраивая расчеты на ситуацию без флота.

Коптит, капает смолой факел. Уже почти догорел, но есть еще целая связка. Неровный свет скачет по лицам, выхватывает то потерянный взгляд брата Арно, то жестко сжатые губы Мигеля, то ледяную злость в стиснутых руках Мартена. Интересно, на что я сейчас сам похож?

— Я очень надеюсь, — так же спокойно, как и раньше, сказал Валуа-Ангулем, — что де Сандовал пропал в море… или хотя бы найдется не скоро.

Можно было бы ответить, что вина адмирала не так уж и велика. Прихода этого… шторма века никто не ожидал. Все моряки, все местные жители, включая полковника Делабарта, пророчили, что три-четыре дня будет стоять полный штиль. Начнись высадка десанта как запланировано, корабли все равно не уцелели бы. Солдаты… даже Чезаре идея выглянуть наружу, чтобы оценить, можно ли там уцелеть, а не быть смытым в море или расплющенным о ближайшую стену, представляется неразумной. Риск велик, а удовольствия никакого. В лучшем из лучших случаев промокнешь до костей. Так что десант мог бы погибнуть даже не в сражениях, а по воле стихии. Но герцог Ангулемский просто выражает свое негодование наиболее удобным способом. Адмирал — не буря, ему желать неприятностей проще.

А может быть дело в том, что маршал как раз не желает неприятностей, но убежден, что если они с де Сандовалом столкнутся лицом к лицу, эти неприятности не заставят себя ждать.

Валуа-Ангулем отцепляет с запястья две дощечки.

— Возьмите, посмотрите — и начинайте составлять списки.

Это, естественно, не просьба, а приказ. Мел, даже на восковой основе, пачкает руки и слишком легко стирается. Но писать тоже легко и написанное нетрудно читать. Дела, которыми следует заняться немедленно по окончании бедствия. Город, лагеря, дороги, переправы, чистая вода, склады, выяснение масштабов… у него есть такой список, только в голове. Они с Гаем составляли его первую половину ночи. Но какие-то вещи все равно пропущены. Зато он уже прикинул, сколько людей на что нужно и где их брать, и как распределять… но можно попробовать уточнить.

Если бы речь шла о другом человеке, можно было бы слегка обидеться — и слегка огорчиться, что командующий тратит время на то, что уже практически сделано. Но эту систему Чезаре уже изучил. Маршал формализует все — любой инцидент попадает в жернова и преобразуется в цепочку инструкций. Коротких, простых и внятных. Что делать, если. И почему делать нужно именно это. Эти инструкции будут повторять и обкатывать, пока все описанное не войдет в привычку — и не начнет определять… нет, не потолок. Пол. Землю. Слой, ниже которого нельзя упасть.

Отчеты, сводки, списки, ведомости, счета. Торговая книга войны. Занятие, оказавшееся не менее увлекательным, чем война, знакомая Чезаре — планы штурмов, разведка, подкуп. Вторая сторона — или основа, как посмотреть. Пожалуй, такую основу гораздо удобнее украшать подвигами в сражениях.

Все это большей частью не новость. Просто сведено воедино, разбито на простые действия, связи выявлены, возможные последствия обозначены. Но для того, чтобы очередная гора рассыпалась на составляющие, стала камнем для строительства дорог, лесом и тёсом, медью, оловом и железом, водой для питья, маршалу нужно сначала все сделать самому. Один раз или несколько. Хотя бы в голове. Хотя бы на бумаге.

— Да, господин маршал. — Списки непременно будут готовы.

И копии с них — потом. К утру. Ничто не мешает начать сейчас, но можно наделать ошибок из-за бури. Потому что творящееся наверху обладает удивительной способностью проникать прямо в кости. Если к полуночи шторм не начнет стихать, придется работать, забыв про подобные мелочи, как делает это маршал. Но время пока еще есть.

У них. И — к сожалению — у шторма.

Вина в подвале заметно больше, чем можно выпить до утра. Запасы воды и питья тоже есть, но пока что никто не голоден. Шторм отбивает всякий аппетит, тут и хорошее местное вино кажется унылым терпким лекарством. Герцог щелкает по краю кружки, привлекая внимание сидящего в углу по левую руку молодого человека. Напротив, строго по диагонали, второй, его ровесник. Из свиты маршала. Эти двое плюс Делабарта плюс сам маршал оккупировали все четыре угла. А юноши держатся друг от друга на максимальном возможном расстоянии. Выполняют распоряжение, данное на эту ночь.

Если распоряжение отменить, то один застынет мировым столпом, а второй начнет вращаться вокруг него со скоростью мухи, учуявшей мед, причем, в шести разных направлениях одновременно. И подбивать на все — от немедленного залезания на ближайший некрепко держащийся карниз до, кажется, государственной измены. Всем державам Европы сразу. Включая те, с которыми родная для юноши по имени Эсме Каледония находится в состоянии войны.

Несчастный влюбленный страдал ровно до отъезда. И по альбийцу, и по Жану — как же, такая прекрасная большая игрушка остается в Орлеане, — и просто страдал. Вдохновенно. Потом он увидел другую игрушку — и страдать перестал. Оставалось надеяться, что влюбляться он не станет. «Мария Каледонская» — на редкость неподходящий для этого объект.

Но вот попыток разобрать каледонца на части и посмотреть, что там внутри, младший Орсини не оставлял… а бывшая королева не предпринимала никаких действий, чтобы эти попытки пресечь. Просто не отзывалась. Кажется, нарушителю спокойствия двух государств было интересно, насколько у Орсини хватит завода. А Орсини, возможно, страдал от зависти. Из-за него-то всего-навсего столкнулись два ведомства, и то быстро расцепились… а тут целые страны, три штуки.

Елена и Парис в одном лице.

Елену-и-Париса интересовали в первую очередь оба герцога, затем Мигель и полковник Делабарта, поскольку обладали богатым запасом полезных умений, затем брат Арно, по той же причине. На Орсини внимания не находилось… особо демонстративно и вызывающе не находилось потому, что многие предложения ровесника звучали слишком соблазнительно.