Как-то так случилось, что я не проверил наличие мин и у нас кончились выстрелы. Я забыл сказать старшине. А он посчитал, что мин у нас на следующий день хватит.

На рассвете мы засели в свои ячейки, выпустили с десяток мин и прекратили стрельбу. До наступления темноты мы не могли покинуть свои укрытия. Мин не было. Мы прекратили стрельбу. Все облегченно вздохнули. До темноты оставалось пол дня. И вот тут-то и пополз этот отвратительный запах. Я устал от напряжения последних нескольких дней. Мне хотелось сбросить накопившуюся тяжесть и усталость. Пока было светло, я решил понаблюдать за немцами. Пот, как в парной бане “по черному”, струился по лицу застилая глаза. Я сидел и рукавом гимнастерки вытирал мокрые брови и лоб.

При хорошем увеличении в окуляры трубы немецкие окопы и немцы видны в натуральную величину. Даже выражение лица, выглянувшего немца, можно рассмотреть пока его голова торчит над бруствером. Выставит, какой немец свою рожу и немигающим взглядом уставиться в упор на тебя. Такое впечатление, протяни сейчас руку вперед, схвати его двумя согнутымм пальцами за нос и он заорет, загнусавит от боли.

Во время наших обстрелов немцы прятались по блиндажам. Теперь, когда обстрел с нашей стороны прекратился, они вылезли в траншею погреться на солнышке и кости размять. В траншее на время обстрела у них оставались наблюдатели и дежурные стрелки и пулемётчики. Вот у кого поджилки тряслись. Траншея не божий храм. Сколько в ней не крестись, сколько не кланяйся, не отбивай поклоны всевышнему, сколько не гни свой хребет, на тебя не опуститься небесная благодать. Скорей схватишь мину. После обстрела каждый хочет размяться. Пройдет немного времени, кто-то уже и выглянул, посмотрел в нашу сторону. У одного макушка каски маячит над траншеей, другой торопливо бежит куда-то, выглядывая на ходу.

Нейтральная полоса неподвижна и мертва. Погляди в неё и у тебя с лица сползет любопытство и страх. Улыбнешься, покачаешь головой и опять пойдешь толкаться локтями в земляные бока глубокой траншеи. В общем, у солдата после хорошего обстрела обязательно появляются неотложные заботы и важные дела. Что у наших, что и у немцев!

Видно, как вдоль хода сообщения пошатываясь, протискиваются санитары с носилками. Они бестолковый народ. С носилками лезут везде напролом. У них на уме одно, поскорей разделаться с ранеными и уйти подальше. В окуляры трубы видно, как они боками трутся о траншею. Санитары – везде санитары! У немцев они старательны. У нас откровенно ленивы. Одни перевязывают раненых, другие помогают раненым идти. У немцев в обязанность санитаров входит подбирать не только раненых, но и убитых. Их выносят на носилках, как лежачих больных.

Не все солдаты фюрера во время обстрела прячутся в блиндажах. В траншее остаются наблюдатели. Их нужно только засечь и обложить с двух сторон огнем. Немцу некуда станет деваться.

Вот сейчас, самый подходящий момент. Всыпать им с полсотни мин, все как мыши разбегутся. Но, к сожалению мины закончились.

А вообще ребята устали и мне откровенно нет никакой охоты заниматься этим делом. Сколько вот так можно торчать на передке? Надоело всё! Как только солдаты пехоты смиренно сидят, как мыши в траншее? У нас есть отдушина. Мы, можем уйти. А им, до смерти предписано безвылазно сидеть в земле.

Немцам сегодня повезло. Бегают как муравьи перед дождем, а грома с неба не слышно.

И вот, наконец, дождавшись темноты, мы вылезаем на поверхность земли приваливаем щиты, забрасываем их дерном, и не торопясь ступая, уходим в сторону своей траншеи.

Чуть ещё стало темней, немцы начали светить ракетами. А раз немцы стали светить ракетами, ночь пройдет спокойно, без всяких происшествий.

Так прошел ещё один фронтовой день, жаркий, томительный и бесконечно длинный.

С наступлением ночи немцы прекратили стрельбу. Идти под визгливый голос немецких пуль, когда они летят в спину, не очень приятно. Полоснет свинцовым хлыстом по спине, ткнешься руками в землю, подогнув колени и считай, что это для тебя последний день. На земле ты больше не жилец! Твоя песенка спета! При каждом выстреле вдогонку ждешь сзади удара, печенкой чувствуешь, как они летят и догоняют тебя. И так, каждый раз. Пули, осколки и взрывы по много раз в день приходится переживать. Сколько нужно иметь душевных сил, чтобы перенести, перетерпеть за многие годы все это?

Но вот открытое место пройдено. Впереди чернеет наша траншея. Никого не волнует, что ты ходишь, каждый день под пулями и можешь получить их в спину или затылок. Это твоя работа. У комиссара полка давно бы боевой орден висел за то, что он один раз под пулями хребет свой пригнул. А то бери ещё и выше!

В передней траншее безвылазно сидят простые солдаты, под огнем, под бомбами, под пулями, за это им медали не дают. Это не геройство, какое! Это они обязаны! А тыловик пригнулся разок от разрыва, это геройство первой статьи. Да ещё, если он в чине! Уж он растрезвонит, что был под огнем!

В передней траншее, пригнувшись, солдаты сидят. Мы прыгаем сверху на дно. Никто нас не окликает, не останавливает. Кто мы, чужие или свои? Мы идем вдоль хода сообщения. Солдаты, пригнувшись, сидят в разных позах. Один, обняв колени и упершись каской в стену окопа, дремлет и посапывает в усы. Другой поперек хода сообщения вывалил свое гузно и лежит на боку. Тот, притулившись за спиной соседа, уперся каской в затвор винтовки и скребет его. Этот, что откровенно развалился вдоль прохода, лежит, открыл рот и пускает пузыри.

Солдат стрелков в траншее не так уж много. Там пригнулась и замерла кучка, здесь спят по двое, по трое. Некоторые сидят спиной к немцам, им на всё давно наплевать. Разве они не знают, что им уготовила судьба. Вот они и смирились, утратили нюх солдатский. Неделя ещё не прошла. Здесь же, в этой злополучной траншее, их друзья и товарищи поплатились жизнью за сон на посту. А им хоть бы что! Поесть и поспать! Вот главное что осталось.

Мы идем по траншее, где толкаем сидящих солдат, где перешагиваем через них. Одному прошлись по ногам – в темноте не видно. У нас на душе тоже кошки скребут. Солдат не поднял головы. Он подобрал ноги с прохода и лежыт в свою дудку сопит. Другой спит сидя, раскинув руки и растопырив колени. Пройти мимо, не задев его нельзя. Разведчик, идущий впереди подталкивает его с дороги. Он, не просыпаясь, переворачивается на бок, и ничего не сказав, захрапел возмущённо. Солдаты не брыкаются и не огрызаются, когда мы их толкаем и задеваем на ходу. Они просто отползают в сторону, прижимаются к стенке окопа и каждый делает дело свое. Мы идем, поддеваем их и наступаем им на ноги. Они чутко реагируют, быстро убирают ноги, зная, что мы можем и по головам им пройти. Свой брат, пехотинец, тот пройдет, не задев никого. Он идет по траншее мягко и осторожно. Он, как кошка в высокой траве ступает. А эти, из полковой разведки идут и раздают пинки и тырчки. Им солдат нипочем. Им сказать ничего нельзя. Им ничего не стоит сапогом заехать тебе в рыло, дать пинка промеж ног, под зад. Это на их языке – "Дай пройти!", "Маленько подвинься!". Попробуй, не уберись – в карман носком сапога тебе подденут.