Магда оборвала арию на полуслове, музыка звучала ещё с минуту, постепенно сходя на нет.

– Я не могу, – всхлипнула певица. Пасторальные декорации позади неё придавали каждому её жесту и каждой интонации подчёркнутую театральность. – Мне кажется, я теряюсь на этой огромной сцене. Мне кажется, что каждая нота моего голоса фальшива, а жесты неестественны. Как будто я – забытая кем-то на полу марионетка…

– И хотел бы утешить тебя, да нечем, – сварливо отозвался Лоффт. – В этой сцене кордебалет не предусмотрен. Ты здесь одна, это твой разговор с собой и с окружающей натурой. Вкладывай в него что хочешь, но если публика заснёт на этом месте, тебе вряд ли удастся блеснуть в финале.

– Не ворчите на неё, Гунтер, – вступился Тео. – Вы думаете, легко оказаться на сцене в одиночестве после того, как ты столько лет кому-то подпевал?

– Я ничего не думаю, – угрюмо ответил музыкант. – Вернее, единственное, что я думаю – это то, что вам обоим выпал счастливый случай показать себя, и вы его благополучно провалили.

– Дай Магде отдохнуть, несчастный брюзга! – вмешался Патрик, видя, что музыкант вот-вот вспыхнет, и зная, чем это грозит едва рождающейся опере. – И потом, разве обязательно начинать с самой первой сцены? Пусть пока поработают Тео и… Ты так никого и не присмотрел на роль Смерти?

Гунтер, начавший было успокаиваться, вновь ощетинился.

– Ну, знаешь ли, с теми требованиями, которые ты мне выдвинул, мы можем искать ещё долгие годы! Все здешние басы уже разобраны, они предпочитают работать с более известными постановщиками. Я, конечно, могу поискать и по кабакам, но будь готов к тому, что нас после первых же тактов вытолкают взашей.

Патрик махнул рукой, прерывая его:

– Бог с ним! Пусть поработают Тео и хор на площади. Магда, милочка, посиди со мной, успокойся!

Сникшая Магда в белом платье спустилась в зал, а на сцену поднялся её муж в сопровождении нескольких актёров помельче рангом, изображавших горожан. Дирижёр не стал дожидаться, пока Лоффт подаст знак начинать, оркестр заиграл лирическую песню, и Тео неожиданно бодро начал свою партию:

– О город виноградных лоз,

Струящихся с колонн седых!

Приют красоток молодых,

И родина пьянящих роз!

Сладка мне память детских лет,

И каждый камень мне знаком.

Здесь родина, здесь отчий дом,

Прекрасней мест на свете нет.

Невысокий и коренастый, с хитроватым лицом крестьянина, Тео обладал на удивление чистым и звучным тенором и владел им мастерски. Он был актёром от Бога, театр был его жизнью с семнадцати лет, когда он впервые появился на этой сцене в роли Керубино. Даже то, что сегодня Тео был не в духе, расстроенный неудачей жены, не могло заставить его сфальшивить или выйти из образа весёлого повесы, вернувшегося домой после долгих странствий.

Несколько поспешно и деревянно вступил один из "горожан", обращаясь к другому:

– Кто этот юноша? Его не знаю я.

Должно быть, он с товаром прибыл к нам.

А может, снова рекрутский набор?

Гунтер с разгладившимся лицом слушал, как его музыка обретает плоть. Магда опустилась в кресло рядом с Патриком, поэт ободряюще потрепал женщину по руке, чувствуя на её коже влажность слёз.

– Тео молодец, – сказал он. – Знала бы ты, сколько бумаги я перепортил, пока написал эти стихи! А он поёт почти без огрехов, так сказать, сразу на чистовик.

Магда благодарно улыбнулась, но ничего не ответила.

На сцене хор горожан вопрошал у новоприбывшего Бертрама:

– Кем возвратился ты домой -

Героем, в битвах закалённым

Или удачливым купцом?

Прославил ли свой древний род

Или достаток приумножил?

Гунтер остановил действие и сделал несколько замечаний музыкантам и актёрам из хора, затем велел начать с начала. После четвёртого раза он наконец остался доволен и позволил перейти к следующей сцене, где должна была вновь появиться Оливия, на сей раз в паре с Бертрамом. Это была сцена их первой встречи.

Магда спела неплохо, хотя рядом с Тео, который чувствовал себя в своей роли как рыба в воде, она выглядела испуганной. Лоффт терзал обоих где-то около часа, то и дело бесцеремонно вторгаясь в действие и что-нибудь поправляя. Наконец, убедившись, что полного совершенства ему сегодня не добиться, он отпустил их и подошёл к Патрику.

– Уф! – выдохнул он, падая в то же кресло, где до него сидела Магда. – Если так пойдёт и дальше, то к премьере наши бороды совсем поседеют. Ну, пройдоха, что же мы будем делать со Смертью? Сейчас как раз её выход.