– Ты хочешь сказать, что Гиннеан не просто погиб на охоте? Что его смерть была подстроена?

– Это возможный вариант. Твой брат был слишком значимой фигурой. При его погребении все сделали как надо?

– Меня тогда здесь не было. В день своего приезда я сразу исследовал могилу. Никаких явных искажений не нашел, но ведь и накануне Дня Присутствия я их не почувствовал…

– Накануне Дня Присутствия их могло не быть, если все уже складывалось, как нужно Аарету.

– Ты считаешь, Каман Брас не пришел потому, что вместо Гиннеана был я?

Сатту помолчал, раздумывая.

– Вряд ли. Ты – одной крови с Трелленом и вырос здесь. Если я правильно помню, в детстве тебе даже приходилось участвовать в ритуальных пирах. Все за то, что твое появление не должно было никого смутить или отпугнуть.

– Тогда в чем же причина?

– Не знаю. Слишком мало подробностей, слишком большой простор для домыслов. Подожди немного, и, возможно, ты все поймешь сам.

– А мадоринги? Зачем они здесь?

– Возможно, для того, чтобы время от времени беспокоить вас и усугублять неуверенность. Или притупить вашу бдительность. Или заставить вас действовать необдуманно… В одном можно не сомневаться: они пришли по приказу Аарета, который уже знает, что Дийнавир утратил покровительство богов. У тебя есть надежда, что он не воспользуется таким случаем?

– Нет. Что я могу сейчас сделать?

– Почти ничего. Все зависит от того, что предпримет Владыка Аара: начнет воевать в открытую или продолжит действовать исподтишка. Тебе остается ждать, стараться предугадать его ходы и удерживать других от паники и скоропалительных решений.

– Как именно удерживать?

– Как тебе внушают обстоятельства.

Владен задумчиво кивнул и отпустил сатту, разочарованный.

Он знал, что Треллен уже послал гонца в Маархут – рассказать о том, что произошло в День Присутствия и предупредить о возможном нападении на границу. До Маархут, ближайшей крепости, даже в сухое время года от перевала было около половины суток пути. Все понимали, что если основные силы Аара подтянутся к мадорингам раньше, чем в Дийнавир придет подмога, Дому на Перевале придется туго. Он оставался крепкой, добротной сторожевой заставой с опытным гарнизоном, но лишь теперь стало ясно, насколько надежней была эта крепость, когда ее поддерживали Каман Брас и его призрачные воины.

Мадоринги же вели себя так, словно им было совершенно некуда торопиться: охотились, день и ночь жгли костры, изредка осмеливались на ленивые вылазки в сторону Дийнавира, но так ни разу и не подошли к его стенам и воротам ближе, чем на два полета стрелы.

Днем Владен обходил крепость вместе с Трелленом, стараясь вникнуть в чуждую для него воинскую науку, а вечерами подолгу простаивал у открытого окна или мерил шагами свои покои в башне. Еще несколько суток назад он был уверен, что его уже ничто не связывает с Домом на Перевале, что он здесь в последний раз. И вот – Дийнавир в опасности, и он, Владен, из-за этого почти лишился сна, и кажется, кости вот-вот прорвут кожу от напряжения… Волшебник старался уловить запах магии Ночи в холодном темном воздухе, когда глядел на задорно мигающие огоньки вражеских костров под стенами Дийнавира, – но чувствовал лишь запах дыма. Он искал знаки чужого присутствия в своей душе, в мельчайших изменениях ритма жизни и звуковых тонов, но все казалось обыденным. Он был почти уверен, что сейчас никакие темные чары не витают над Дийнавиром, – и знал, что в любую минуту все может неожиданно измениться…

Принадлежа к сумеречным магам, Владен был чувствителен к оттенкам красок, ароматов и звучаний, его восприятие отличалось изощренной – даже для мага – остротой. Многое говорило о том, что ему уготована великая судьба. В последнее время он все чаще ловил на себе задумчивый, оценивающий взгляд Куллинена, своего учителя. Молодой волшебник мог бы точно разгадать значение этого взгляда, если бы захотел, но ему пока нравилась эта неопределенность: она приятно щекотала самолюбие.

За окном сгущался вечер. На холодном, медленно наливающемся чернотой небе уже дрожали звезды. Владен отошел от окна, бросился на кровать и закрыл глаза, прикидывая, что еще мог бы сделать Треллен, чтобы Дом на Перевале выстоял. Это были мучительные думы, вдвойне мучительные оттого, что гордость сумеречного мага была задета. Как только разведчики донесли, что к стенам Дийнавира приближается отряд мадорингов, Владен предложил старшему Дийнастину всю помощь, какую только мог предоставить – свое искусство налагать и рассеивать чары. Он считал, что вправе сделать это в час, когда приспешники Ночи набрали столь значительную силу, что осмелились вмешаться в промысел небожителей и нарушить вековой обряд. Треллен взглянул на него с недоумением и пожал плечами. "Чем можешь помочь ты, – как будто говорил его жест, – когда сами боги уже не на нашей стороне?" Вслух он сказал:

– До сих пор этот дом побеждал благодаря милости неба и нашей способности хорошо держать в руках оружие. Нам никогда не приходилось прибегать к помощи людей вроде… К помощи магов.

И глава дома посмотрел на юго-запад, где от моря до подножия гор теперь лежали владения Аара, так, как будто магия и зло были для него понятиями одного порядка.

Решение Владена посвятить себя магии девять лет назад не вызвало у Треллена радости. Он не стал препятствовать племяннику, но лишь потому, что искренне опасался, как бы эта магическая порча не коснулась и его собственного сына, которому предстояло наследовать Дийнавир. За годы жизни в Куллиненвире Владен, помимо прочего, научился отменно владеть мечом и луком, скакать верхом и метать всевозможные смертоносные предметы, но Треллен был по-прежнему уверен, что, лишись Владен своего волшебного дара, все эти умения сейчас же пропадут и молодой маг окажется совершенно беспомощен и бесполезен.

Волшебник почувствовал, как в нем снова жгучей волной поднимается горечь. Сейчас он находился на такой высокой ступени посвящения, когда владение магическим искусством уже не требует доказательств. Те, кто знал его по ученичеству у Куллинена, относились к нему с большим уважением. Те, с кем его сталкивала судьба во время странствий по Гарселину, были почтительны, сразу распознавая в нем существо, наделенное скрытым до времени могуществом. Но Треллен и Дийнавир принадлежали к другому миру, где главное значение придавалось честности, доблести, верности, соблюдению ритуалов, воинским умениям, – но ни власть над людьми и стихиями, ни искусство, приводящее к такого рода власти, не имели особой ценности. И в этом мире Владен чувствовал себя нелепым и неуместным, как птица, которой запретили летать.

Его внимание привлек шум во дворе. Волшебник поднялся из кресла и быстрыми шагами подошел к окну. Внизу наблюдалось подозрительное оживление, быстро перемещались светлые пятна факелов, цокали лошадиные подковы. Судя по всему, какой-то отряд готовился к вылазке. Может, действительно не мешало сбить спесь с мадорингов, нагло расхаживающих под стенами Дома на Перевале, чтобы обитатели крепости вновь обрели душевное равновесие. Но воздух показался Владену таким густым от дурных предчувствий и ощущения близости опасного, беспощадного противника, что колдун искренне не понимал, как этого не чувствуют другие. И в подобное время какому-то задире-сотнику вздумалось щегольнуть своей храбростью! Можно представить себе гнев Треллена, который обрушится на забияку, даже если тому будет сопутствовать удача…