Шрифт:
— Почему? — изумился Рой. — Это продвинет тебя по службе.
— Но испортит мой диагноз у психоаналитика. Кисса — отличный специалист, я не хочу ставить под сомнение профессиональную репутацию… Короче говоря, мы оба гомосексуальны! А это значит, что мы отлично подходим друг другу.
Рой посмотрел на Уисли с недоверчивым восхищением.
— А во-вторых, — Люси посмотрела нежно и лукаво, — посмотри, что я для тебя приготовила.
Она извлекла из сумочки тончайшие, цвета испуганного леопарда, колготки — и принялась неторопливо обволакивать ими свои очаровательные ножки.
— Ты готова их надеть… ради меня? — Рой Бэксайд не верил своим глазам, это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Люси закончила облачение, встала коленями на постель и изогнулась, маня. Нежный цветок её плоти, почти не скрытый паутинкой ткани, дурманяще приотворился.
— Я хочу тебя, — проворковала она низким, грудным голосом, исполненным мудрой и зрелой женственности. — Иди ко мне, мой пидарасик.
Эти простые слова глубоко тронули Роя. Он ринулся к Люси. Его член налился ответственностью — и устремился навстречу истекающему доверием лону.
В этот незабываемый миг мобильный телефон Уисли заиграл "Америка, Америка". Это означало, что звонит Носорог.
Чертыхнувшись, она взяла трубку. Не ответить на звонок начальника было бы нарушением инструкции. Люси приходилось нарушать инструкции — когда это было вопросом жизни и смерти. Секс не был вопросом жизни и смерти — поэтому она приняла вызов.
Это и в самом деле был Буллшитман. Голос его был сух, подобно ветру пустыни.
— Мисс Уисли, — сказал он, — Вы должны немедленно прибыть на своё рабочее место. Немедленно.
— О Боже, шеф, — выдавила из себя потрясённая Люси, — что случилось?
— Приезжайте немедленно, — повторил Носорог. — Или я буду вынужден послать за вами своих людей, а мне бы этого не хотелось. И поторопитесь.
В трубке раздались короткие гудки.
— Дерьмо, — Люси села на край кровати, бессильно свесив груди. — Ненавижу такие дни.
Рой уныло натягивал на себя трусы с изображением Микки-Мауса.
— Не хватало ещё, чтобы сейчас позвонил маньяк, — попытался пошутить он.
Телефон затрезвонил. Мелодия была обычная: звонил неизвестный.
Люси посмотрела на мобильник, как на гремучую змею, но всё же подняла трубку.
— Девочка, — сказал знакомый голос. — Девочка в больничке. Найди девочку.
— В какой? В какой больничке? — отчаянно закричала Уисли. Она сразу поняла, о какой девочке идёт речь.
— Ты знаешь. Больница святого хр — хр — хр… — в трубке что-то затрещало, потом звук пропал.
Детектив в недоумении покрутила трубку между пальцев.
— Дай я посмотрю, — попросил Рой, надеясь быть полезным хотя бы в этом.
— Аккумулятор разрядился, — разочарованно сказал он, отдавая Люси трубку.
— Странно, — задумчиво протянула Уисли. — Я заряжала его ещё утром.
— Лучше бы он разрядился пораньше, — неуклюже пошутил Рой, энергично вбивая свои крепкие ноги в узкие джинсы. — Тогда бы уж мы…
— Я надеюсь, — ответила Люси, одеваясь, — что это ненадолго. Мы сможем вернуться сюда ещё засветло.
Выходя на улицу, она на всякий случай прикрыла голову руками. Но напрасно: бутылка, брошенная неведомой рукой из соседнего переулка, просвистела мимо.
ГЛАВА 23
Открытие выставки было приурочено к дню рождения супруги Президента Соединённых Штатов Америки. Это было, можно сказать, тем невинным лукавством, которое позволяют себе устроители подобных шоу в надежде снискать благорасположение сильных мира сего.
Впрочем, на сей раз этот жест воспринимался, скорее, как дань традиции. Крупнейшая за всю историю Нью-Йорка выставка современного искусства — в новом, только что отстроенном корпусе — просто не могла не привлечь всеобщего внимания.
Владимирильич легко миновал многочисленную, но бестолковую охрану, уныло копающуюся в сумках и пакетах белых мужчин. Немного грима на лице и руках, роскошный спортивный костюм и золотая цепь, свисающая между ягодиц и прикреплённая к ширинке — последний писк «чёрной» моды — не оставляли сомнений в его солидности и благонадёжности. Даже тяжеленная сумка, заметно оттягивающая вниз тренированное плечо маньяка, не внушила подозрений.
Какой-то афроамериканец в форме попытался было остановить его, но Лермонтов окинул его презрительным взглядом и выругался по-русски. Полицейский, подумав, что перед ним нативный афроафриканец — внушительная фигура маньяка в этом убеждала, как и незнакомый язык — тут же назвал его «братом» и дружески порекомендовал туалет, где можно закупиться первосортным порошком, необходимым для восприятия шедевров.