Как мой дом.

Ничего, я заберу его с собой. Мировича, Келлера или как там его, – когда наступит мой последний час, я заберу его с собой. Если этот час наступит.

А если мне удастся убить Мировича? Что тогда?

Я устала; устала от своей бесконечной усталости, которая пронизывала мое тело насквозь и даже глубже. Мне приходилось читать об отчаявшейся душе; никогда бы не подумала, что испытаю это на себе. Даже та моя часть, которая всю жизнь отчаянно боролась, не давая мне сдаться, заставляя жить дальше, даже она как-то сникла, повесив голову. Иногда в жизни наступает такой момент, когда не помогает даже самая большая выносливость.

Я знаю, как все произойдет: я склоню голову на черную грудь смерти, чувствуя, как с меня сваливается бесконечно тяжелый груз жизни. Со стороны горизонта явится прозрачный свет Того, Что Грядет, и я благодарно ступлю на неведомую землю.

Но только после того, как не станет Мировича. Или Келлера. Или как там его.

Я взглянула вниз, на покрытую водорослями неподвижную поверхность озера, в которой отражалось оранжевое пятно, висящее в небе над городом. Я подняла одну ногу, немного подумала и опустила. И осталась на месте.

В небе мелькнули последние отблески вечерней зари. На Сент-Сити, на мост – и на меня – опустилась ночь, прикрыв нас мягкими черными крыльями.

Я резко тряхнула головой; с моих черных волос посыпались крупинки пепла. Я решительно зашагала дальше.

Странное у меня было чувство, когда я шагала по ночной Соммерсби-стритхилл. Последний раз я видела эту улицу много лет назад, да и то при дневном свете, когда отправилась на Восточный вокзал, чтобы сесть на транспорт, который отвез бы меня на север, в Академию, где обучались некроманты. В школе нас никогда не выпускали вечером на улицу; с наступлением темноты ученикам категорически запрещалось покидать территорию школы. Потом, закончив Академию и поселившись в Сантьяго-Сити, я ни разу не появлялась в той части города, которая находилась восточнее моста. Гоняясь за преступниками, я объездила почти весь мир, но от этого места, расположенного совсем недалеко от моего дома, бежала как от чумы.

И буду бежать и впредь.

Со стороны озера и залива на город медленно наползал густой, вязкий туман, зеленый над тротуарами и оранжевый между уличными фонарями. Вместе с туманом стал чувствоваться запах моря – густой и соленый – и запах огня, расплавленного воска и пепла. А может, это был запах моей сгоревшей, разрушенной жизни, который источала моя одежда.

Постукивая каблуками, я шагала по Соммерсби-стрит. Остановившись напротив небольшого магазина «Соммерсби», я с радостью увидела, что он все еще работает.

В этот магазинчик бегали все ученики нашей школы, когда у нас выпадала свободная минутка. Здесь мы покупали дешевые книжки и журналы мод, фотографии кинозвезд и леденцы, а еще – сигареты, которые потом тайно проносили в школу и прятали в своих комнатах. В магазинчике был небольшой отдел, в котором продавались собачки из тофу, мороженое и всякая дешевая чепуха; через стекло витрины было видно, что теперь этот отдел закрыт. Что ж, когда не стало «Риггер-холла», не стало и большинства покупателей магазинчика. Чудо, что его вообще до сих пор не закрыли.

Сунув руки в карманы пальто, я стояла, разглядывая витрину. Меч висел у меня за спиной, вдетый в специальную петлю на наплечном ремне с кобурой. На грязном стекле тускло горела красная неоновая надпись. Стойки для газет, которая когда-то стояла сбоку от двери, больше не было; в том месте, где она находилась, осталось лишь светлое пятно краски. Зато стоянка для сликбордов сохранилась. Половина витрины была закрыта щитами, густо разрисованными граффити; со второго этажа на меня слепо взирало выбитое окно. Я молча разглядывала стеклянную дверь со старомодным инфракрасным датчиком, над которым все так же было нацарапано: «Кража товара карается законом»; дверь магазинчика была грязной, покосившейся.

Наконец я вытащила меч из ножен и перешла на ту сторону улицы, где находился магазинчик.

«Еще немного – и меня поглотит собственное прошлое». Неприятная мысль, особенно если учесть, что у моего прошлого есть зубы. Что же будет, когда оно начнет меня переваривать?

«Слушай, хватит об этом думать! Пожалуйста, Дэнни. Ты сама себя заводишь, и больше ничего».

Когда я вошла в теплый сумрак магазина, инфракрасный датчик замигал. С близкого расстояния магазин выглядел еще более старым и грязным, но автомат для продажи мороженого стоял на прежнем месте, как и стойка с журналами, и полки с хрустящими пакетами и всякой всячиной в ярких обертках, и прилавок, где продавали дешевые ножики и разные безделушки, по-прежнему сиял, как фальшивое золото. Пол был по-прежнему покрыт старым грязным черно-белым линолеумом. В голове сразу всплыли воспоминания. Сейчас опущу глаза и увижу клетчатую юбку и свои содранные колени, почувствую на шее тяжесть металлического ошейника, а на ногах у меня появятся колючие шерстяные носки.

– Вам помочь?

Я вздрогнула. Передо мной стоял человек – толстый, небритый, в грязной футболке и штанах цвета хаки с красными подтяжками. Я судорожно вздохнула. Левая рука, сжавшая меч, расслабилась.

– Привет.

Глаза уже привыкли к темноте. В витрине горела надпись: «Сигареты. «Тамовар», «Мальборо X», «Житан», «Копперхед».

– Мне нужна пачка «Житан». Нет, две пачки. И серебряная зажигалка «Зиджаан», вон та, в футляре.

Я взяла несколько сладких батончиков «Риз Марс» – это были мои любимые. Обычно, когда я в очередной раз вносила деньги за обучение, воспитание и одежду, у меня практически ничего не оставалось. Хотя «Риггер-холл» и считалась школой для бедных, дети, у которых были родители, все же имели немного больше карманных денег, чем мы.