Кажется, Хасти стоило большого труда притвориться, будто он не понял слов альбийки…

Тихая суматоха длилась с четверть колокола, затем воительница из Предела Йаули придирчиво осмотрела живые дары правителю Заповедного Края. Девице Монброн было указано чуть поболее расшнуровать лиф без того вызывающе открытого платья изумрудно-шафрановых оттенков и смотреть поласковей. Одноглазого обвинили в том, что тот нарочно горбится, уподобляясь приплюснутому народцу, сиречь двергам, и велели немедля нацепить маску, дабы ненароком не испугать кого-нибудь.

За аркой дверного проема, задернутой полупрозрачной коричнево-золотистой кисеей, обозначилось какое-то движение. Черный Шип постояла мгновение, крепко зажмурившись и словно собираясь с духом, затем размашисто кивнула: «Пошли».

— Прости наше невежество, Каури, но мы до сих пор даже не знаем, к кому идем! — как можно жалобнее пискнула баронетта, надеясь выгадать хоть пару мгновений отсрочки.

— К Верховному повелителю Альвара и Древесного Чертога, Бастиану, сыну Эрианна из рода Аадрейнов, — рассеянно отозвалась альбийка. — Но тебе вряд ли удастся с ним побеседовать. Будешь говорить, если только к тебе обратятся, а до того стой тихо. И не забудьте поклониться Верховному — скажи это своему приятелю.

Имя альбийского короля значило для Айлэ не более, чем набор загадочных и красивых звуков, но спустя пару ударов сердца ее чувствительно ткнули локтем в бок.

— Спроси ее, что сталось с Эрианном, — настойчивым шепотом потребовал Хасти. Девушка изумленно воззрилась снизу вверх на «телохранителя»:

— С кем, с кем?

— С прежним правителем, отцом нынешнего короля, — голос рабирийца не был приспособлен для тихих разговоров, и шедшая впереди Черный Шип обернулась, смерив болтунов испепеляющим взглядом.

— Какая разница, что с ним сталось? — зашипела баронетта Монброн. — Помер, должно быть, а корона досталась наследнику.

— Летописи надо было внимательнее читать, — сдавленно каркнул в ответ Хасти. — Эрианн не мог умереть — он был из Первых, Сотворенных альбов. И он же участвовал вместе с Исенной в осаде Черной Цитадели. Туда пришло трое вождей — Исенна, Эрианн и Олвин. Исенна мертв, что же касается остальных…

— Помолчи, ради всего святого, — взмолилась Айлэ. — Каури и так на нас нехорошо косится, а ты вовсю сыплешь именами альбийских королей. Ты ведь неграмотный телохранитель из Киммерии, не забыл?

Терпения магика достало ненадолго — когда пленных поставили в хвосте маленького кортежа, возглавляемого господами Йаули, и повели дальше, он снова заговорил. Баронетта могла бы побиться об заклад, что теперь шипящий шепот ее спутника до самого краешка наполнен тревогой:

— Ты ничего не чувствуешь?

— У здешних обитателей пристрастие к лавандовой воде или ею тут полы моют, — буркнула девушка.

— Я не это имел в виду! Ощущаешь магию? Способ обнаружить присутствие источников волшебства Айлэ знала, но, сколько она не пробовала применять это заклинание дома, ей удавалось разглядеть в лучшем случае подобие туманных ручейков, в худшем — призрачную радужную пелену. Здесь же, едва она прикрыла глаза и мысленно произнесла нужные слова, ее едва не сбило с ног — мимо струились целые потоки зелено-золотистых огней, круживших по стенам и потолочным балкам, превращая Чертог в наполненный светом кристалл или сияющий на солнце кусочек льда. Магические реки устремлялись куда-то к вершине здания, и закручивались в искрящийся водоворот, соединясь в единой точке, переливавшейся алмазным блеском.

— Ее здесь больше, чем на всем Материке, — прошелестела изумленная баронетта Монброн. — Больше, чем я когда-либо видела или могла представить. Она стремится к месту, куда мы идем. Там ее средоточие, ее сердце… Что это может быть?

Ответ Хасти выразился в уклончивом пожатии плечами, после чего на рабирийца вновь напала немота и он попытался стать как можно незаметнее — что не представлялось возможным по причине его роста и телосложения. Запутавшаяся в таком количестве тайн Айлэ прикоснулась рукой к поверхности стены, убеждая себя, что замок альбов вполне материален и осязаем. Стена оказалась чуть теплой на ощупь и слегка шершавой, словно покрытой мельчайшей, не различимой глазом резьбой.

От попыток запомнить дорогу девушка отказалась сразу: столько раз они поворачивали, поднимались и спускались по коротким лестницам, следуя в мягкой голубоватой полутьме за опалово мерцающей лампой в руках провожатого из числа местных обитателей. Похоже, тут очень любили пору сумерек, грань между завершающимся днем и грядущим вечером, и делали все, чтобы удержать ее, не дать закончиться, превратившись в ночной мрак. Создатель дворца явно не желал тратить время, открывая и закрывая двери: их заменяли арки разнообразных видов и форм, укрытые отрезами легких тканей или занавесями из пестрых бус.

Из некоторых проемов лился свет, доносились обрывки бесед, тихий смех и музыка. Однако никто не высунулся наружу — посмотреть на проходящих гостей, и даже непременная в любом мало-мальски богатом поместье стража на глаза не попадалась.

«Дерево, — подумала Айлэ, проходя очередным узким коридором, где округлые в сечении балки перекрещивались над головой подобием лиственного полога, а витые колонны походили на серо-зеленые стволы молодых побегов. — Мы внутри огромного дерева. Точно, потому дворец и зовется Древесным Чертогом. Его, наверное, не построили, а вырастили за много-много сотен лет. Ни одного острого угла, выступа или треугольного портика — только скругленные линии, зыбкость, недоговоренность…»