Подобрав рясу, он засеменил к растворенному грот-люку:

– А ну, сердешные, кончай прохлаждаться, вылезай на свет Божий! – и свесился вниз.

На зов Никодима со стонами и руганью полез на палубу немощный люд. Кое-как добрались бедолаги до пушек, закрепили их по-боевому, закатили в стволы ядра и, обессиленные, попадали рядом. На второй залп их уже не хватит… Никодим подошел к лежащему матросу: – Тебе, милай, честь особая будет!

Взвалил его на плечи и потащил в крюйт-камору, там усадил верхом на раскрытую пороховую бочку, в руки сунул пистолет.

– Как услышишь, что голосят не по-нашенски, пали, помолясь!

– Причасти хоть меня, святой отец! – разлепил матрос сжатые губы.

– Грехи я тебе, почитай, все уже отпустил, сын мой, а остальное воздастся от Господа! – Никодим, отдуваясь, грузно взбирался по ступенькам трапа.

Шумно выгребая веслами, галеры попытались обойти пинк с носа и кормы, чтобы взять его под анфиладный огонь. Но не тут-то было: опытный корсар эгейских просторов Анастасий Марко ловко вывернул судно лагом к неприятелю.

– Все, что мог, я сделал! – крикнул он Никодиму. – Теперь твой черед!

Пышная борода отца Никодима развевалась по ветру, в руках вместо кадила чадил пальник.

– Ну, держитесь, нехристи окаянные! Ужо мы вам всыпем напоследок! Матросы, обнимаясь, прощались друг с другом. Внезапно изменившийся ветер хлопком развернул над галерами сине-желтые флаги погони.

– Ну-ка, погодь чуток! – гаркнул канонирам озадаченный священник. – Чтой-то во флажках ваших флотских запутался я совсем!

С галер, разглядевши Андреевский флаг над «Павлом», кричали радостно:

– Какого лешего деру давали? Мы что, каторжные, по всему окияну за вами гонять, такие-разэтакие?

– Не богохульствуйте, ироды! – Никодим с облегчением швырнул в море пальник. – А я чуть было не принял на душу грех тяжкий!

Пересадив на пинк часть команд, галеры (то были «Жаворонок» и «Касатка») повели его к своим. Шлюпку со сбежавшими не искали. Пропадите вы пропадом!

К сожалению, в жизни справедливость торжествует далеко не всегда. Пройдут годы, и Джеймс Престон – негодяй и трус – станет контр-адмиралом и Георгиевским кавалером.

Корабли султана богато украшены золотой резьбой. На ходу они проворны и легки. Штурвалов на турецких кораблях нет. Управляются они просто: тридцать человек ворочают руль в констапельской по крикам рулевого, стоящего на шканцах. Всякий корабль имеет при себе на случай малого ветра галеру. Велик флот султана, и нет во всей вселенной силы, способной противостоять ему!

Покинув Галлиполи, Един-паша вел свои корабли в Архипелаг. Но едва задул противный ветер, поползли среди турецких команд слухи о скорых несчастьях. Чтобы как-то отвлечь матросов от мрачных мыслей, а заодно и запастись водой, завернул великий адмирал в крепость Наполи-ди-Романи. Там застал он и морейского наместника Муссин-заде, уже пожалованного Мустафой почетным титулом «Победитель греков» за сражение у стен Триполицы. Наместник сообщил, что морские силы московитов стоят в Наварине и к плаванию не готовы. Обрадованный такой новостью, решил капудан-паша застать неверных врасплох. Встреча с кораблями гяуров в открытом море для турецкого командующего оказалась совершенно неожиданной. И хотя московитов было мало, лезли они в огонь как сумасшедшие. Всем этим Един-паша был весьма озадачен. А в самый разгар боя прислал младший флагман Джезаирли ему шлюпкой записку:

«Великий адмирал! Прахоподобные гяуры прислали сюда еще свои передовые ладьи, а главный флот их с Орлуфым Спиритуфым еще только спешит к нам. Коварные кяфиры желают заманить тебя в западню и погубить. Вели спасать свой флот – надежду султана на море».

Капудан-паша больше не колебался. По его сигналу турки в полнейшем расстройстве бросились в глубь залива.

А на следующий день еще одно ужасное сражение под стенами крепости, и снова московитов невозможно понять. Они то стремительно нападали, то также стремительно уходили прочь. Обрадованный Джезаирли кричал Един-паше со своего корабля, вознося руки к небу:

– Добыча была в их руках, но псы сами испугались своего лая!

На свежем ветру трепетали полосатые, как матросы, сине-белые и красно-белые турецкие флаги, победно палили пушки. На 100-пушечном «Капудан-паше» шел совет, что делать дальше. Помимо трех морских пашей на него был зван и морейский наместник с крупнейшим торговцем Морей Ахмет-агой.

Рассевшись на коврах, собравшиеся чинно курили длинные трубки, щелкая языком, пили крепчайший кофе. Всеобщее спокойствие нарушал взбешенный появлением московитов у стен своей твердыни Муссин-заде. Наместник требовал немедленно гнать неверных в открытое море и там топить безжалостно. Слыша слова такие, вздыхал тяжко Един-паша:

– Надо быть весьма осторожным и не покидать здешней бухты. Гяуры захватили почти всю Морею. Они голодны, как шакалы, и нищи, как крысы. Но вскоре они сами покинут Левант с бесчестьем и позором. Вся их надежда на слепой случай. Ведь московиты рискуют потерять в нем лишь свой дрянной флот, мы же – часть империи! Муссин-заде отбросил четки, заскрипел зубами: – А что скажешь ты, о храбрый Гази-бей?

«Лев султана» был настроен куда решительнее своего патрона:

– Прятаться от слабейшего – позор для правоверного. Гяуры только того и ждут, чтобы удушить нас в этом загоне. И пока глупый московит бежал, надо быстрее присоединить к себе остальной флот, будучи во множестве, исполнить данную султану клятву – истребить не верных собак!