Шрифт:
Виолетта Юрьевна окинула его скептическим взглядом. Он поздоровался.
— По-моему, вы все-таки нездоровы, — сказала она в ответ.
— Да нет, как будто… — промямлил Коллекционер и, стараясь не встречаться в ней взглядом, прошел к своему столу.
Некоторое время спустя напарница спросила:
— Может, что-то с коллекцией?
Тут он впервые не сдержался.
— Типун вам на язык, Виолетта Юрьевна! Сколько раз я вас просил не болтать попусту о чемоданах!
Виолетта удивленно подняла брови.
— Вы меня ни разу об этом не просили. Ну, ладно, учту, — и пожала плечами.
Немного погодя он сказал:
— Простите меня, Виолетта Юрьевна. Но подумайте сами: если б, не дай Господь, что-нибудь такое случилось, разве бы я вообще пришел?
Она промолчала. Тогда он тяжело вздохнул и погрузился в работу.
Через некоторое время Виолетта Юрьевна, не отрывая глаз от калькулятора спросила:
— Может, вы своим гостям не рады?
Тогда Коллекционер отодвинул лежавшую перед ним кипу бумаг и сказал с отчаянием в голосе:
— Где уж тут радоваться! Я вот должен сейчас здесь торчать, а они у меня там одни, без присмотра!
Виолетта Юрьевна поймала его взгляд и, чуть прищурившись, спросила:
— Скажите честно: это женщины?
— Нет, — честно сказал Коллекционер и, подумав, добавил: — По крайней мере, один из них — точно не женщина.
Виолетта Юрьевна прыснула.
— Ну, тогда и волноваться не о чем. Не станут они рыться в ваших чемоданах, они же не маленькие. Успокойтесь.
— В том-то и дело, что маленькие! — вырвалось у Коллекционера.
Виолетта Юрьевна больше не стала ни о чем его спрашивать. Но, некоторое время исподтишка за ним понаблюдав, молча встала и вышла.
Походка у нее, вопреки довольно-таки хрупкой комплекции, была чеканная, так как обувь Виолетта Юрьевна носила особенную, московскую — простые черные шнурованые ботинки на грубой подошве, без каблуков. Один раз, когда ездили в ту самую командировку, Стяжаев даже видел, как она их шнуровала — сильными привычными движениями, похожими на то, как взнуздывают коней. А еще раньше из случайно подслушанного разговора двух сотрудников в уборной узнал, что ботинки эти английские и стоят дорого, хотя по виду ни за что не скажешь, а продаются в Москве в специальном магазине. В другие города их не возят, поскольку там не найдется на них нужного числа покупателей, скоро, наверное, и в Москву возить перестанут, невыгодно, лучше торговать подделкой.
А потом открылось, что они у нее не одни.
Было это ранней весной, он пришел на работу, совершенно не ожидая ничего необычного, и вдруг, прямо с порога, ощутил тонкий запах новой кожи. Взволнованный, остановился он в дверях, еще не понимая, откуда тянется эта чистая, дразнящая струя, но уже безошибочным чутьем коллекционера угадал, что кожа редкая, какой-то особенной, заграничной выделки. Тут же припомнился ему разговор об английских ботинках. Виолетта сидела за своим столом, как всегда, широко расставив ноги, а не как обычные женщины, нога на ногу. Он взглянул на ботинки — и все понял.
Внешне они выглядели почти как те, в которых она была вчера, если не знать, не отличишь. Новизну выдавала только прошивка на рантах, еще совсем чистая, ярко-желтая на черном…
После уже он стал присматриваться и насчитал еще четыре пары.
А куртка у Виолетты Юрьевны была всегда, и летом и зимой, одна и та же, довольно потертая, тоже кожаная, с потемневшей от времени молнией, которую она почти беззвучно разнимала одним длинным жестом, сверху вниз по диагонали, от левого плеча. А одеваясь, и застегивала таким же длинным точным жестом, снизу вверх, от правого бедра. Лицо ее при этом становилось сразу замкнутым и строгим, как будто она давала кому-то окончательный отказ.
Остальной ее гардероб был тоже небогат: старые джинсы, старый ремень с потускневшей пряжкой, старая, когда-то темно-синяя, под цвет глаз, а теперь линялая рубашка, вся на кнопках. Верхнюю кнопку она имела привычку теребить, то расстегивая, то застегивая. И когда начиналось это еле слышное, но отчетливое в тишине «щелк-щелк», Коллекционер почему-то нервничал и не мог сосредоточиться на работе.
К директору Виолетта вошла, как всегда, неожиданно. Секретарша, неизвестно почему перед ней робея, никогда не предупреждала об ее приходе.
— А, Виолетта Юрьевна? Ну, что у вас новенького? — спросил директор.
— Все то же, — сказала Виолетта, глядя в сторону. — Стяжаев опять явился к обеду, и опять не в себе. Сегодня у него новая история: гости приехали.
— Что ж поделать, он — человек творческий, — сказал директор. — Ты же мне сама рассказывала, что он ведет уединенную жизнь, коллекционирует редкие вещи, помнишь?
Но Виолетта Юрьевна в ответ не улыбнулась, а только мрачно уточнила:
— Чемоданы.
— Ну, а хоть бы и чемоданы. Тоже, можно сказать, произведения искусства и народных промыслов. Для такого человека приезд гостей, к тому же из другого города, — разве не волнующее событие?