В центре Висбадена бани – Kieser-Friedrix-Bad. Это – великие бани. Под одной крышей: сауна (двух видов – пожарче и поприятнее), русская парная (деревянные скамьи, увы, без веников), римская парная (каменные скамьи и фантастический агрегат – металлическая корзина с камнями, нагреваемая до покраснения в печи и затем охлаждаемая в параллельной лохани с водой, с целью выделения огромного объема пара), два бассейна с горячей водой (до 37 градусов и до 40 градусов), разный душ (в том числе и ледяной – тропический), комнаты для прогрева (одна с восточными маслами), отдыхательные комнаты с лежаками, солярий с песком.

И вновь вагины, вагины, вагины, отовсюду на тебя смотрят сомкнутые или разверстые щели женские, смотрят пристально, не мигая.

Русских в Висбадене не так и мало.

1. И это не только общность генетическая. Последняя русская царица мученица Александра родом из этой немецкой земли Гессен, поскольку она урожденная Гессенская принцесса.

2. Здесь любил бывать, играть и размышлять, Достоевский. Его именем назван зал в dasKurhaus.

3. Русская православная церковь над городом, на горушке, построенная русской общиной в 19 веке, после смерти во время родов племянницы Николая I Елизаветы Романовой, вышедшей замуж за одного из гессенских принцев.

4. Русская парная в Kieser-Friedrix-Bad самая популярная парная среди истинных любителей попариться.

В Висбадене я был подавлен, но не уничтожен, не унижен. Я сделал и сделаю, и обладаю большим, чем все разом богачи, что съехались в тот день в Висбаден. Но все же такая мощь денег подавляет. Деньгами в Висбадене пахнет каждый куст, каждая скамейка. Деньги, конечно, приподнимают человека. Но не обольщаться.

Подобно ночному червю, перекатываясь в сочлениях, полз сквозь Висбаден навстречу моей судьбе трамвай.

На вокзале Висбадена вертикальное полотнище, транспарант, с надписью «Sehnsucht» (тоска, томление), и его же зеркальное отражение белой краской на асфальте, под ноги приезжающих или отъезжающих.

На перроне сидел скрюченный человек, старый и лысый, усохший и сгорбленный, зримо уменьшившийся от времени и жизни, лишь ступни остались прежнего размера, теперь непропорционально большие; он курил огромную трубку, выбивая пепел в ладонь. Он думал про себя: «Я старый, несчастный, глупый человек. Зачем жил, чего хотел. Куда шел. Почему так, а не иначе. Я ничего не сотворил, я ничего после себя не оставил… И это, конечно, плохо, но жить все равно хочется, хотя у меня никогда и ничего не получалось».

В поезде открыл Жака Дерриду. Французский философ, концептуалист, один из лидеров и основоположников философии постмодернизма, символизирующий новую волну в философии, языкознании и литературе последней четверти столетия. От его текстов пахнет козлятиной. Читаю, и, продираясь сквозь козлиный запах, бьющий тугой волной, вижу автора, который проводит эксперимент – отказ от божественного вдохновения. Ярый противник Бога, борец с Богом и духовностью, грубый материалист и козел. Явный богоборец.

Разрушительный эффект воздействия философии постмодернизма на культуру и интеллектуальный мир человечества в двадцатом веке, наверное, можно сравнить лишь с разрушительным воздействием на материальную русскую, шире, европейскую цивилизацию немецкого фашизма. Разрушительные и печальные последствия постмодернизма будут еще долго сказываться.

Увы.

Трепет злости. В вагоне я поймал немецкую осу. Я держал ее за два крылышка. Она извивалась, крутила брюшком, пытаясь меня ужалить, не доставала, и злилась, я чувствовал почти механическую силу ее злости. Оса трепетала от злости. Дрожание ее злой силы я чувствовал пальцами. Трепетание злости.

Что-то или кто меня сейчас держит за крылышки. Трепыхаюсь, а выбрать не получается. Изломанная, попорченная жизнь. Бессмысленная попытка к эмиграции. Какая же маета и тоска на сердце. Всё, правда! Все предупреждения об ошибке, о невозможности моего поступка, о моей глупости. Всё! Всё! Правда! Ничего кроме правды. Но это уже какая-то иная правда. Ибо, я почти конченый человек. Разве что чудо ещё может меня спасти! Спасти от меня самого? Нет, этого уже недостаточно! Спасать надо от того ужаса, в котором я оказался, от того надлома душевного, который расширяется на глазах, ежечасно и ежеминутно, угрожая уже существованию моему физическому. Пусть, как и есть, пусть как и будет. Господи! Прости меня! Простите меня все мои близкие, мои любимые, мои любимые дети! Сколько же боли я Вам доставил! Моя печаль, открой мне дорогу к истине. Вся неправедность! Вся! Всех! Выйдет наружу. И вынесет наружу все гадкое и замысленное нечисто. Мое и не мое. Всех. О! Господи! Вразуми меня! Что мне делать?!

041499. Утром не мог подняться. Может быть, отравился? Как истинный мачо, заставил себя, пробежался по парку, кроликов утром так много, что, можно сказать, я бежал, расталкивая кроликов лодыжками. Возвращался по краю парка мимо дома, в котором на втором этаже жил Лев Копелев. Собственные интересы он ставил превыше всего. У него не было родины. Есть такие люди – вне родины. Их родина – это их убеждения. Когда убеждения не совпадают с родиной, получается гражданин мира.