— Я не демон, — после долгого молчания сказал немедиец. — Но если несчастья и вправду преследуют тебя из-за меня, нам надо расстаться. Как только ты выздоровеешь, можешь возвращаться с пирогой назад. Я же пойду дальше на юг один, своими ногами.

Конан усмехнулся с горечью.

— По всему видно, что назад мне уже не дойти. Вперед, правда, тоже. Наверное, кое-кто в Серых Равнинах скучает по мне и жаждет встретиться!..

— Скорее всего, кто-нибудь из тех, кого ты препроводил туда в свое время, — предположил немедиец.

— Скорее всего. Их было немало… — Конан задумался, — Интересно, как рассудит старина Кром: сойдут ли желтые зубы змеекрыса за оружие грозного противника? Назовет ли он мою гибель достойной воина?

— Назовет, — успокоил его Шумри. — И будешь ты пировать и драться, драться и пировать… до полного отупения.

Конан не позволял себе ни жаловаться, ни стонать, но, заснув, не мог уже контролировать себя. Блики костра перебегали по его воспаленному лицу с закрытыми глазами. Грудь тяжело вздымалась, изо рта вырывались прерывистые хриплые стоны.

Шумри, мучаясь от того, что ничем не может облегчить его страданий, отошел от костра подальше и присел на берегу. Полная луна висела на небе, бросая на медленно текущую воду яркие блики.

Пха захотелось отчего-то опустить руку в воду, в круглый, покачивающийся на мелких волнах блик. Вода была теплой, поток мягко струился сквозь пальцы. Но там, где на ладонь падал свет луны, придавая ей призрачно-серебристый оттенок, кожа стала холодеть, Он передвинул ладонь так, что вся она окунулась в лунный луч. Казалось, что на ней перчатка из тонкой серебряной фольги. Кисть быстро заледенела — словно он опустил ее не в теплую воду тропической речки, а в источник где-нибудь в лесной глуши Немедии.

Когда Шумри стало казаться, что вместо ладони у него искристый кусок льда, он вынул из воды руку и, повинуясь невнятному порыву, вернулся к костру. Присев над беспокойно ворочающимся во сне Конаном, он положил ладонь поверх повязки на его ноге. Немедиец почти чувствовал, как прозрачный холод из его пальцев стекает вниз, на воспаленную кожу вокруг раны, а от нее, в свою очередь, течет к нему жар и ноющая боль. Спустя короткое время Шумри с удивлением осознал, что ладонь его стала горячей, вспухшей и болела, словно он опустил ее в котел с кипятком.

Он вернулся к реке, опустил распухшую кисть в лунный блик и ждал, пока она вновь не стала бесчувственно-ледяной. Река и луна незаметно забрали боль, унесли с собой, растворили в искрящихся струях.

Шумри еще два раза возвращался к Конану и повторял лечение. На третий раз он заметил, что сон киммерийца стал спокойным, дыхание — тихим, и стоны уже не срывались с его губ. Да и ладонь, лежащая на повязке, больше не распухала и не болела.

Немедиец вернулся к реке. Теперь он просто смотрел на луну, с легким сердцем, с удивлением и благодарностью. Спасибо вам, Луна и Река! Спасибо… Айя-Ни?

Неожиданно с темного неба спустилась на воду и поплыла в его сторону какая-то птица. В белоснежном оперении, побольше чайки, но меньше лебедя, с тонкой стройной шеей, маленьким клювом и блестящими, как черный янтарь, глазами. Казалось, птица смотрит прямо на него. Не доплыв пяти локтей до берега, птица подняла крылья и помахала ими в воздухе, подняв теплый ветер. Несколько белых перьев упали на воду. Взглянув на него, как показалось Шумри, строго и требовательно, странная гостья оттолкнулась крыльями от воды и взмыла в воздух, вскоре растаяв в ночном небе.

Немедиец зашел по колено в реку и подобрал все перья, пока они не уплыли от него вниз по течению. Их было пять. Подумав, три он повесил себе на шею на тонком шнурке, остальные же приложил к ране Конана, обернув сверху свежей повязкой.

Шумри разбудил энергичный громкий рев киммерийца.

— Ты долго собираешься еще разлеживаться? Посмотри на солнце! Клянусь Кромом, в самую жару будешь махать веслом ты, а не я!

Пробуждение было резким и почти болезненным: что-то важное видел немедиец во сне, что необходимо было обязательно досмотреть до конца. Но могучий рев продолжался, не давая удержать ускользающее видение.

Как обычно, после периода неподвижности и апатии кипучая натура варвара бурлила, все мелькало в его руках, груженая пирога подрагивала у берега, готовая оторваться и плыть, шесть толстенных рыб покрывались хрустящей корочкой в огне костра.

— Значит, ты рискуешь плыть дальше на юг со злобным демоном? — поинтересовался Шумри, с сожалением подымаясь со своего ложа.

Конан расхохотался.

— Запомни, юноша! Ни одному демону, даже повыше тебя раз в пять и пошире в плечах раза в три, не удавалось до сих пор вышибить мою душу из тела. Она цепко держится там, всеми когтями и зубами, и вытряхнуть ее нелегко!