–  Вижу и понимаю.

Лизавета Прокофьевна пронзительно всматривалась в князя; может быть, ей очень хотелось узнать, какое впечатление производит на него известие о Евгении Павлыче.

–  О Гавриле Иволгине ничего не знаешь?

–  То-есть… много знаю.

–  Знал или нет, что он в сношениях с Аглаей?

–  Совсем не знал, - удивился и даже вздрогнул князь: - как, вы говорите, Гаврила Ардалионович в сношениях с Аглаей Ивановной? Быть не может!

–  Недавно очень. Тут сестра всю зиму ему дорогу протачивала, как крыса работала.

–  Я не верю, - твердо повторил князь после некоторого размышления и волнения.
– Если б это было, я бы знал наверно.

–  Небось, он бы сам пришел, да на груди твоей признался в слезах! Эх ты, простофиля, простофиля! Все-то тебя обманывают, как… как… И не стыдно тебе ему доверяться? Неужели ты не видишь, что он тебя кругом облапошил?

–  Я хорошо знаю, что он меня иногда обманывает, - неохотно произнес князь вполголоса, - и он знает, что я это знаю… - прибавил он и не договорил.

–  Знать и доверяться! Этого недоставало! Впрочем, от тебя так и быть должно. И я-то чему удивляюсь, Господи! Да был ли когда другой такой человек! Тьфу! А знаешь, что этот Ганька, или эта Варька ее в сношения с Настасьей Филипповной поставили?

–  Кого?!
– воскликнул князь.

–  Аглаю.

–  Не верю! Быть того не может! С какою же целию?

Он вскочил со стула.

–  И я не верю, хоть есть улики. Девка своевольная, девка фантастическая, девка сумасшедшая! Девка злая, злая, злая! Тысячу лет буду утверждать, что злая! Все они теперь у меня такие, даже эта мокрая курица, Александра, но эта уж из рук вон выскочила. Но тоже не верю! Может быть, потому что не хочу верить, - прибавила она как будто про себя.
– Почему ты не приходил?
– вдруг обернулась она опять к князю.
– Все три дня почему не приходил?
– нетерпеливо крикнула ему она другой раз.

Князь начал было рассказывать свои причины, но она опять перебила.

–  Все-то тебя как дурака считают и обманывают! Ты вчера в город ездил; об заклад побьюсь, на коленях стоял, десять тысяч просил принять этого подлеца!

–  Совсем нет и не думал. Даже и не видал его, и, кроме того, он не подлец. Я от него письмо получил.

–  Покажи письмо!

Князь достал из портфеля записку и подал Лизавете Прокофьевне. В записке было:

"Милостивый государь, я, конечно, не имею ни малейшего права, в глазах людей, иметь самолюбие. По людскому мнению, я слишком ничтожен для этого. Но это в глазах людей, а не в ваших. Я слишком убедился, что вы, милостивый государь, может быть, лучше других. Я не согласен с Докторенкой и расхожусь с ним в этом убеждении. Я от вас никогда не возьму ни копейки, но вы помогли моей матери, и за это я обязан быть вам благодарен, хотя и чрез слабость. Во всяком случае я смотрю на вас иначе и почел нужным вас известить. А затем полагаю, что между нами не может быть более никаких сношений. Антип Бурдовский".

"Р. S. Недостающая до двухсот рублей сумма будет вам в течение времени верно выплачена".

–  Экая бестолочь!
– заключила Лизавета Прокофьевна, бросая назад записку, - не стоило и читать. Чего ты ухмыляешься?

–  Согласитесь, что и вам приятно было прочесть.

–  Как! Эту проеденную тщеславием галиматью! Да разве ты не видишь, что они все с ума спятили от гордости и тщеславия?

–  Да, но все-таки он повинился, порвал с Докторенкой, и чем он даже тщеславнее, тем дороже это стоило его тщеславию. О, какой же вы маленький ребенок, Лизавета Прокофьевна!

–  Что ты от меня пощечину что ли получить наконец намерен?

–  Нет, совсем не намерен. А потому что вы рады записке, а скрываете это. Чего вы стыдитесь чувств ваших? Ведь это у вас во всем.

–  Шагу теперь не смей ступить ко мне, - вскочила Лизавета Прокофьевна, побледнев от гнева, - чтоб и духу твоего у меня теперь с этой поры не было никогда!

–  А чрез три дня сами придете и позовете к себе… Ну как вам не стыдно? Это ваши лучшие чувства, чего вы стыдитесь их? Ведь только сами себя мучаете.

–  Умру не позову никогда! Имя твое позабуду! Позабыла!! Она бросилась вон от князя.

–  Мне и без вас уже запрещено ходить к вам, - крикнул князь ей вслед.

–  Что-о? Кто тебе запретил?

Она мигом обернулась, точно ее укололи иголкой. Князь заколебался было ответить; он почувствовал, что нечаянно, но сильно проговорился.

–  Кто запрещал тебе?
– неистово крикнула Лизавета Прокофьевна.

–  Аглая Ивановна запрещает…

–  Когда? Да го-во-ри же!!!

–  Давеча утром прислала, чтоб я никогда не смел к вам ходить.

Лизавета Прокофьевна стояла как остолбенелая, но она соображала.

–  Что прислала? Кого прислала? Чрез мальчишку? На словах?
– воскликнула она вдруг опять.

–  Я записку получил, - сказал князь.

–  Где? Давай! Сейчас!

Князь подумал с минуту, однако же вынул из жилетного кармана небрежный клочок бумаги, на котором было написано:

"Князь Лев Николаевич! Если, после всего, что было, вы намерены удивить меня посещением нашей дачи, то меня, будьте уверены, не найдете в числе обрадованных. Аглая Епанчина".