Все облегчённо вздохнули. Цомая попытался встать, но почувствовав, что ноги затекли и не слушаются, рухнул на пятую точку.

Доктор, не меняя позы, взял в руки ИДА, расстегнул сумку, достал и вывернул маску. Повернул вентиль кислородного баллончика и направил загубник маски в лицо лежащего Кивко.

Опять клацнула дверная задрайка, люк двери резко распахнулся, и через комингс бесцеремонно влетела здоровенная волосатая нога. Ступня в стоптанном тапке шлёпнула по металлу палубы и напряглась, почувствовав точку опоры. За ногой прополз огромный живот и всё, что ниже.

Потом все увидели нескончаемо длинную спину с «меховой оторочкой» из натурального человеческого волоса у толстой шеи и, наконец, средних размеров бритую наголо голову. Вся эта живая конструкция выпрямилась и превратилась в санитара, мичмана Тонких Антона Павловича.

– Носилки! – крикнул Антон Павлович в смежный отсек.

И вмиг звуковые ассоциации обрели свои обыденно отсечные звучания. Голос Антона Павловича заставлял каждого подводника помнить о бренности жизни. Вообще-то, в его тональности не было ничего особенного, но все знали и постоянно помнили о твёрдой неутомимости и неумолимости мичмана в делах медицины. Экипаж знал тех, кто когда-то попадал под эту «хирургическую машину». Помнили, помнили… и предпочитали зализывать раны самостоятельно. Поэтому многие в экипаже терялись – болеть или само пройдёт… А некоторых даже невинная команда из уст Тонких – «Команде обедать!» – заставляла задуматься о пользе диеты.

Из круга дверного лаза моментально вылетели медицинские носилки и, «остолбенев», застыли в руках санитара с матросом Бобровым на другом их конце.

– Товарищ старший лейтенант, будем класть? – обратился Тонких к доктору, который продолжал стоять на коленях.

– Давай. Только осторожно… Диафрагма должна быть свободна.

Носилки, описав быстрый полукруг, зависли параллельно лежащему Кивко. Мгновение повисев и дождавшись, когда матрос Бобров на другом их конце найдёт точку равновесия, опустились.

– Осторожнее, осторожнее, Тонких… – попросил командир.

В подтверждение своей просьбы он услышал затяжной вдох-сап санитара, а затем мягкий шлепок тела Кивко о брезент носилок. Кивко всхлипнул и открыл глаза ненадолго. Увидев перед глазами «гиппократово» лицо Тонких, матрос впал в бессознательность.

– Палыч, иди, готовь раствор и капельницу, – успел опередить намерения своего санитара доктор, – я сам здесь…

Антон Павлович нехотя, но подчинился. Когда эта громадина покинула отсек, находящиеся в нём вдруг ощутили, что лампы дневного освещения – не такая уж подслеповатая штука. Вполне ярки и достаточны.

Доктор, покопавшись в ящике, извлёк ватный тампон и раздавил ампулу с нашатырём. Несколько раз поднёс всё это к носу Кивко. Тот, как боксёр после жесткого нокаута, мелко задрожал и, открыв рот, хватанул живительный воздух. Ещё через мгновения на его бледном лице появился чуть уловимый румянец.

– Бобров, понесли… аккуратненько… Ты будешь нести впереди, я сзади… И осторожно… Лежащий не должен ни с чем соприкасаться. Понял?

Получив утвердительный кивок тихого Боброва, доктор встал и растёр колени, ликвидируя вафельный рисунок – от рельефа на паёлах. Вслед за доктором поднялся и Цомая.

– ЁПРСТ!!? – Цомая сунул руку в задний корман брюк РБ. – Плинтус в дышло!!!. Это же был настоящий «паркер»!

Он вынул перепачканную фиолетовыми чернилами руку, раскрыл ладонь, и присутствующие увидели переломанную авторучку желтого металла. Но эта потеря особого впечатления не произвела, разве что матрос Бобров немного осклабился.

Пропуская вперёд нёсших носилки, командир тихо сказал корабельному врачу:

– О состоянии Кивко докладывать лично…

– Есть. – ответил доктор, сгибаясь у дверного люка и наблюдая, как подводники из третьего отсека их принимают.

– Владимир Борисович, объяснительную мне на стол. И всё подробненько, – командир сурово взглянул на оттирающего чернила капитана 3 ранга. – Какого рожна штурманский электрик Кивко лазит по электрощитам вашего дивизиона? И где твои архаровцы в это время были?! Яйца вырезают за такое несение вахты! Вы поняли?!

– Понял, товарищ командир.

– Так вот, детально и разберитесь.

Командир резко нырнул в третий отсек и оттуда сильно обжал кремальеру.

«…Клизму всем… с этими… с иголками… – уныло подумал Цомая. – Не матросы – ёжики пушистые».

Вечерний чай в офицерской кают-компании пили под фантазии о потустороннем мире.

– У нас в деревне случай был, – рассказывал главный торпедист. – На трактор провод высоковольтный упал. Думали, тракториста насмерть убило… Но мужики его достали из трактора, закопали землёй, и он ожил…

– Я, если бы было где, сам лично закопал бы Кивко, – тут же встрял в разговор только что вошедший в каюткомпанию Цомая, – но откапывать бы точно не стал.

Присутствующие за столами не без интереса посмотрели на комдива два. Он был мефистофельски саркастичен в «часы своего гнева». Об этом знали, и на минуту все умолкли.