— Спасибо, — сказал он, чувствуя себя не в своей тарелке. — Может, тебе действительно лучше меня просветить. Все, что я сказал, это «Дорогуша, ты не…»

Реакторщик поднял руку.

— Хватит, — проговорил он. — Не говори так здесь, если хочешь сохранить свой скальп.

Чарлз, немного возбужденный джином, горячо возразил:

— Но что здесь такого? Все, что она должна была ответить, это «нет». Я не собирался валить ее на пол.

Ответом было пожатие плечами.

— Я слышал о подобном в Штатах… э-э-э… Вайман, так?

Думаю, что на самом деле мне в это не очень верится. Ты имеешь в виду, что я могу подойти к любой женщине и прямо ее об этом спросить?

— Конечно.

— И они соглашаются?

— Некоторые — да, некоторые — нет, как и здесь.

— К черту, как здесь!

И реакторщик рассказал ему длинную пикантную историю о своих похождениях и проблемах с местными «порядочными» женщинами.

Чарлз ушел из этою салуна в полном убеждении, что здесь все по-другому. Он начинал понимать неряшливых женщин в окнах портовых притонов и почему мужчины не пытаются найти что-нибудь получше. Его почти переполняла тоска по дому.

Перед ним начала вырисовываться опасная картина. Напускная стыдливость, насилие, фригидность, интриги в борьбе за власть — и покушение? За исключением одного намека Гриннел не сказал ничего, что бы могло угрожать Синдику.

Но для этой банды разбойников после всего этого абсурда как раз наиболее логичным было бы испытывать сильное влечение к континенту.

Чуть дальше от берега находились конторы по снабжению гудов и жилые кварталы. Вся работа велась с помощью какою-то загадочного сочетания механизации с мускульной силой. Через одну приоткрытую дверь он заметил, как в токарном станке поворачивалась заготовка для ствола орудия; станок приводился в действие одним из тех стандартных 18-дюймовых роторов, которые так хорошо были известны Максу Вайману. Но вертикальный сверлильный станок рядом — Орсино обомлел. Двое рабочих, потных и задыхающихся, поворачивали тяжелый вертикальный барабан высотой с их рост, а ременная передача с барабана вращала сверло, которое медленно погружалось в бронзовую заготовку. Рабочие были в лохмотьях, просто в каком-то грязном тряпье.

Орсино был прямо в шоке, когда до него дошло, что за позвякивавшие штуки были на их запястьях. Рабочие были прикованы цепью к ручкам барабана.

Он пошел дальше, почти ошеломленный, понимая теперь некоторые скрытые намеки, брошенные раз или два на лодке:

— Никакой Фрог не выдержит. Дай Лайми его кусок мяса раз в день, и он уложит любого Фрога.

— Да, к Лайми лучше не приставать. Это всегда плохо кончается.

— Они просто немного рассердились. Позволь тебе сказать, паря, никогда не приставай к Спигу. Если его задеть, он будет ждать двадцать лет, если понадобится, но он тебя достанет, как раз промеж ребер.

— Если Спигу хочется быть сваренным заживо, мне остается только жалеть.

Их прервали громким смехом.

— Сваренным! Разве такое бывает?

Шестнадцать каких-то оборванцев в лохмотьях, прикрывавших их мерзкие струпья, медленно тащили по дороге, держась каждый за канат и сдвигая рывками на дюйм, платформу, нагруженную огромной турбиной, которая закрывала собой солнце.

У Правительства были реакторы, у Правительства был флот — к чему бы все это? До Чарлза медленно доходило, что правительственный металл, машины, ядерная моим. — все шло на военные корабли, так что для мирного применения ничего не оставалось. Это Правительство давно деградировало в какое-то старинное чудовище, которое приспособило все свои зубы, когти и мускулы только для того, чтобы их лучше использовать в деле. Сейчас же это Правительство, чем бы оно ни было, — просто олицетворенная жестокость. Какие бы свет или радость не пережили бы все это, они не имели бы никакого значения, как трепыхания совершенно не нужного органа.

Где-то поблизости заплакал ребенок, и к своему удивлению, Чарлз почувствовал к нему глубокую жалость. Подобно тому, как человек потягивается после сидячей работы, чувствуя боль, о которой раньше не подозревал, так и Чарлз почувствовал, что у него остались еще какие-то эмоции, которые никогда раньше, на территории Синдика, не проявлялись.

«Бедный малыш, — подумал он, — ему суждено вырасти в этой проклятой дыре. Не знаю, что для тебя смогут сделать эти рабовладельцы, но не вижу, как здесь можно вырасти человеком. Не знаю, что с тобой сделает боязнь любви — обманщика? Или бесчувственное животное, которое может выбирать только между жестокостью и отвратительными драками с заведомо слабыми незнакомцами? У нас есть хорошие пистолеты, чтобы поиграть с ними, а они — хорошие игрушки, но я не знаю, каким чудовищем ты станешь, если тебе дадут в руки оружие и жестокость именно они».

«Райнер был прав, — подумал он с горечью. — Мы должны уже что-нибудь делать с этой шайкой».

В аллее, мимо которой он проходил, боролись какие-то мужчина и женщина. Старая привычка почти уже было заставило его пройти мимо, но возня в аллее была непохожа на игривое срывание одежд, как это иногда бывало в Синдике по праздникам, там разворачивалась молчаливая, упорная схватка…

На мужчине был свитер, как на Охранниках. Как ни в чем не бывало, Чарлз вошел в аллею и оттащил его от женщины; скорее, он громко рыкнул на него, и тот от удивления отпустил свою жертву и повернулся к Чарлзу лицом.

— Ударь его! — сказал Орсино женщине, не глядя вокруг. Краешком глаза он увидел, что та все еще стоит рядом.

Мужчина положил руку на ножны своего кортика.

— Пошел ты… Быстро! Не вздумай перечить Охране!

Чарлз почувствовал, как у него задрожали коленки, что было совсем не плохо. По своему опыту спортсмена он знал, что это означало готовность к решительным действиям, готовность к взрыву.

— Убери нож! — сказал он, — иначе следующей штукой, с которой тебе придется познакомиться, будет нож в твоем горле.