Шрифт:
– Слышь!
– на повышенных тонах задребезжал он.
– А не пошел бы ты к Богу в рай? Вот тебе карандаш, вот бумага. Садись и пиши, что ты сейчас такое сказал. Крупно и разборчиво!
Одутловатый самородок в столыпинском галстуке с готовностью вскочил, подсеменил к столу и, схватив карандаш, склонился над перевернутой предвыборной листовкой. Крупно и разборчиво юноша бледный вырисовывал букву за буквой.
– Вот...
– выдохнул он и выпрямился.
Товарищи по партии с озадаченным видом склонились над листом. Начертанное там одно-единственное слово смахивало то ли на заклинание, то ли на вывеску магазина:
«СЕКОНДХЕНДЖ».
Глава 3
С виду не подумаешь, но дубрава была реликтовой. Ахнешь - и тут же смекнешь, что отголосок, загулявший меж стволов, никакое тебе не эхо.
Собственно, что есть эхо? Слышимое свидетельство извечной нашей забитости и нищеты. Век за веком сдвигал мужичонка рваную шапку на унылые брови и, скребя в затылке, исторгал нутряное «эх», гулко отзывавшееся в лугах и перелесках. А эта, видать, дубрава как-то вот ухитрилась затаиться, не тронутая ни татарским игом, ни крепостным правом, ни лесоповалами советских времен, ни ужасами приватизации.
Ахо в отличие от эха звучит язычески ликующе и в то же время несколько затаенно. Есть еще, говорят, такие чащобы, где отголоски не ахают и не эхают, а жутко молвить - ухают. Но в подобные дебри лучше не соваться, а то, не приведи Господь, набредешь ненароком на какого-нибудь покойного атамана Уракова, в чьей шайке сам Стенька Разин состоял в кашеварах, покуда не застрелил своего учителя разряженным пистолетом.
В городе давно бесчинствует апрель, а здесь еще держит оборону март. Правда, из последних сил. Бугорки просохли, в низинках изнывает слоистый, слежавшийся снег. Серая прошлогодняя трава свалялась, как шерсть на дохлой собаке, хотя уже пробивается кое-где ярко-зеленая щетинка.
Дубрава внезапно раздалась - и на обширной поляне глазам трех путников предстала толпа мегалитических столбов, глумливо величаемая в баклужинской прессе Секондхенджем, хотя, согласно данным радиоуглеродного анализа, хваленый английский Стоунхендж был нагроможден гораздо позже.
Сельские в рощу не заглядывали, справедливо считая капище заклятым местом. Городские - те как-то раз додумались, привели экскурсию и долго конались впоследствии, чья вина. Было из-за чего: одна туристочка, постояв в центре двойного каменного оцепления, вскорости впала в депрессию и траванулась, еще двое любителей неолита угодили в психушку. Да и остряк репортер, прилепивший доисторическому памятнику насмешливое прозвище, тоже, говорят, добром не кончил.
– Ну и чего ради мы сюда перлись?
– Капиффе, - зловеще пояснил одутловатый визави Космического Разума.
– Это капиффе!
– Видим, что капище. Перлись чего?
– Фто «фево»? Фто «фево»?
– взволновался поэт.
– Мефто гибвое!
– Да, может, оно только для добрых людей гиблое! А он-то колдун.
– Двя ффех! Двя ффех гибвое!
Желчный сухопарый Арсений нахмурился и, подойдя к покосившейся ребристой глыбе, потрогал коряво начертанный автограф: «Здесь был Ва...».
Дальше надпись обрывалась.
Обернулся к совиноглазому Артёму:
– Что скажешь?
Тот был очень недоволен происходящим. Если честно, ему еще вчера не понравилась затея, предложенная косноязыким глашатаем Вселенской Гармонии.
– Негоже, - угрюмо проговорил он, изучив нагромождения камней.
– Чего негоже-то?
– ворчливо переспросил старший товарищ.
Родоначальник гласной поэзии оглядывался то на одного, то на другого сообщника. В глазах его тлела жажда мести.
– Мы - коммунисты, Арсений, - сурово напомнил Артём.
– Православные коммунисты. И не пристало нам прибегать к помощи вражьих сил. Дзержинский чему учил? Холодный ум, горячее сердце, чистые руки. Да и апостол Павел тоже...
– А мы разве прибегаем?
– возразил сухопарый.
– Заманить поганца в самую середку...
– И что будет?
– Н-ну... что-нибудь да будет.
– Капиффе!
– с трепетом напомнил поэт.
– Примолкни, а?
– посоветовал ему через плечо волчеухий Артём.
– Без тебя знаем, что капище. Не слепые.
Постояли, посомневались. В дубраве орали вороны.
– А может, оно и неплохо, что вражья сила...
– помыслил вслух более опытный товарищ Арсений.
– Скажут: доигрался чернокнижник. Поделом ему...
– Да ерунда это все!
– взорвался Артём.
– В английском Стоунхендже что ни день туристы толкутся, исследователи всякие - и ничего, живы-здоровы...
– Ну то Англия...
– уклончиво отозвался Арсений.
– А у нас, знаешь, всяко бывает... Как бы только узнать, действует оно или...
– Взгляд его остановился на родоначальнике гласной поэзии.
– Вот на нем и проверим, - с мужской прямотой брякнул совиноглазый.
Будущая жертва попятилась в ужасе.
– Вы фто? Вы фто? Ф ума фофли?