На берегу обнаружилось: мы в центре внимания. Повеяло холодком высоких сфер. Команду окружила группа плечистых джентльменов. Их спортивные костюмы напоминали смокинги. Лица были не слишком приветливы. Я жалобно, плебейски хлюпнул носом.

— Что ж вы? Поздновато прибыли, — жестко сказал пожилой капитан с осанкой лорда Байрона. — Могу предложить старт только во второй группе.

— Почему это во второй? — обидчиво пискнул Даня. — И какой старт?

— Вы что, не собираетесь в кубке участвовать? — Группа яхтсменов загудела.

— Да нет, мы так… проездом из Одессы…

— Из Одессы?! — Лорд Байрон вдруг совершенно не по-английски огрел Данилыча по спине. — Что ж ты молчишь, папаша?! Как там Черное море?

— Нормально… — мы уже смекнули: бить не будут. Вскоре все объяснилось: на следующий день из Таганрога стартовала регата на кубок Азовского моря. Стала понятна и первоначальная настороженность яхтсменов — они видели в «Гагарине» темную лошадку, неизвестного соперника…

Зато теперь таганрогское гостеприимство достигло кавказских высот. Лорд Байрон, слегка прихрамывая, потащил нас к себе. Он оказался хозяином яхты польской постройки и коньяка ереванского разлива. Да, он знает условия прохода под ростовским мостом и охотно их сообщит. Нет, он ничего не слышал об одесском катамаране «Мечта», а впрочем… впрочем, да, какой-то катамаран, кажется одесский, недавно прошел на Дон. Нет, капитана в фуражке с крабом не встречал. Да, стаксель вроде рыжий, но зачем так волноваться?..

— Ладно. Я варю уху, вот оно, — раздумчиво сказал Данилыч, когда раут был завершен. — Может, это и не «Мечта». Сходи за хлебом, Слава.

— Я с тобой, — Саша, давно уже молчавший, криво улыбнулся. — Может, пришла все-таки моя телеграмма…

— Ах да. Вы же нас, кажется, покидать собираетесь, — суховато заметил шкипер. Даня хотел что-то сказать, но потом безнадежно покрутил пальцем у виска и промолчал.

Я, признаться, о предполагаемом отъезде Саши успел забыть и сейчас тоже расстроился. Мы с матросом Нестеренко не так уж близко сошлись. Мешала оболочка старых дружб, мешала даже в период ссоры и внешних перестановок в парах «Сергей-Слава» и «Даня-Саша»: новую дружбу, отталкиваясь от старой, не выстроишь. Да и без того — разве я назвал бы другом педанта и зануду, хотя и не без кулинарных способностей?! Мне просто почему-то не хотелось, чтобы он уезжал. А может, и не пришла еще эта чертова телеграмма… Правда, ему, кажется, без телеграммы тоже, видите ли, «неспокойно»…

Но телеграмма пришла. Почта была недалеко от яхт-клуба. Я подождал Сашу возле входа; он выскочил из дверей с растерянным лицом и с бланком в руках.

— Ты чего такой? Плохие известия?

— Наоборот… Хорошие.!

— Поздравляю. Как там мама?

— Мама?… Это не от нее, — Саша порозовел. — Врал я.

Мне сразу припомнились мои версии. Вот он, удобный случай; матрос Нестеренко находился в явном разброде чувств и сопротивления расспросам оказать не смог бы. Но странно: расспрашивать не хотелось.

— Я, знаешь, сколько этого ждал? — по-прежнему растерянно сказал Саша. — А теперь и не рад вроде. Нет, рад, конечно…

— Уезжать тебе нужно или нет? — только и спросил я.

— Ага. Теперь точно надо… Я прямо в аэропорт сейчас, ты за меня со всеми попрощайся, извинись там…

— Постой, а вещи?

— Ну, Даня пусть заберет, потом… Знаешь, вроде и не хочется уезжать!

— Слушай, ты не суетись. Подумай. Может, останешься? — Мне показалось, что Саша колеблется.

— Да ты что?! — Матрос Нестеренко уже овладел собой: включил аутотренинг, ожесточил скулы… Спорить было бесполезно.

Герой-любовник — или кто он там есть — поймал такси. Я побрел за хлебом. Вот берег: манит праздником и тут же отбирает попутчиков. Сашу я упустил неразгаданным; другого случая не представится, это я чувствовал.

Мне, честно говоря, и думать сейчас не хотелось о каких-то тайнах, обо всех ваших береговых сложностях. Хотелось поскорей вернуться на яхту, где все ясно и просто, где, должно быть, уже началась праздничная пред-уховая подготовка… К сожалению, магазин был закрыт — перерыв до трех. Внутри кто-то возился.

— Милая девушка, хорошая, — воззвал я, слащаво улыбаясь запертой щеколде, — можно вас на минутку?

Голод — отец красноречия. После пятого призыва дверь отворилась. На пороге выросла девушка лет шестидесяти с гаком. Гак она держала в руках, недвусмысленно им поигрывая.

— Пообедать дашь, пьянота?.. — начала она и осеклась.

— Хлеба… — прошептал я трясущимися губами. — Три дня в море, ничего не ел…

четыре буханки, пожалуйста.

— Нету хлеба, сынок, — женщина сразу сбавила тон. — Вчера завозили, а седни нема.

Надо тебе в город подниматься.»-

Я перестал трясти губами и расспросил дорогу.

Хлеб доставался в поте лица. Из припортовых кварталов я взбирался в город по крутой, совершенно безлюдной лестнице. Она была раза в три длинней и жарче Потемкинской.

Верхний Таганрог пребывал в сиесте. Жара шла на форсаж. На горячих улицах не было ни души; Таганрог спал, захлопнув ставни одноэтажных домишек. В тени безвольно валялись разомлевшие собаки. До булочной я добрался на грани теплового удара. Она была закрыта…