Шрифт:
Пастор почесал тонзуру и уточнил:
— Рогов у него не было?
— О чём Вы говорите? Я же художник, и такую деталь бы заметил. А на моих боках по утрам появлялись следы от сапог, а не копыт. Не забивайте мне голову религиозными предрассудками, святой отец.
— А потом? — Пастор Шланг делал быстрые карандашные пометки в блокноте.
— Потом стало хуже. Неделю назад появилась женщина.
— С плёткой? И тоже била?
— Нет, она превратила меня в женщину. И тут вошли несколько здоровенных…. Нет, я этого не перенесу. Дайте мне пистолет. А лучше пристрелите меня сами. И вот так каждую ночь. И по много раз. Только этих, здоровенных, становится всё больше…. Дайте мне пистолет.
Через полчаса, когда эсесовцы утащили бьющегося в истерике фюрера, Геринг подошёл к пастору Шлангу.
— Что Вы мне можете сказать, святой отец?
— Я помню о Вашем предостережении, господин генерал.
Толстяк недовольно поморщился.
— А как гражданин Рейха, что?
Священник задумался на несколько секунд, наконец, решился и наклонился к уху Геринга:
— Я даже могу сказать как психиатр, имевший когда-то степень. Этого человека необходимо срочно поместить в клинику. Шизофрения, паранойя, склонность к суициду и…. Ладно, об этом не стоит. И не поворачивайтесь к нему спиной. Нет, что Вы…. Просто он сейчас способен в любой момент выстрелить Вам в затылок. Мой совет — срочно в клинику.
Старший радист, устало протирая глаза после очередной бессонной вахты, спросил у генерал-майора Раевского:
— Извините, Изяслав Родионович, а что это за коробочка? Вроде в моих деталях такой не было?
— Эта? — Улыбнулся Изя, убирая в карман бериевскую флэшку. — Лёгкая немецкая порнушка. Надеюсь, что нашему общему другу очень понравилось.
Глава 19
«Правда. 14 февраля 1934 г.
Вчера состоялся митинг комсомольцев у здания посольства Франции. Митингующие гневно осудили политику французского правительства в отношении независимого Корсиканского королевства и потребовали освобождения из плена выдающегося борца с иностранной интервенцией Антона Ивановича Деникина, содержащегося в Париже.»
— Саня, может, всё же не поедешь? А может без тебя обойдутся?
Александр Фёдорович строго посмотрел на отображение жены в зеркале, перед которым подравнивал чеховскую бородку.
— Еленка, не говори глупостей, партия просит.
— Ну, так и что? — Всхлипнула в передник Елена Михайловна Белякова. — Ты же не партейный. Ну и что, что на съезд приглашали. Ты же только смотрел.
— Есть такое слово — надо! — Скрип ножниц по жёсткой бороде служил аккомпанементом негромкому спору.
— Да ты и дома-то, почитай, не бываешь, Саня. То на германскую, то в тюрьму, то, как сейчас вот. Может, передумаешь? Староват ты уже, Фёдорыч.
Председатель колхоза самодовольно оглядел себя в зеркале, покосился на округлившийся живот супруги и возразил:
— Некогда нам стареть, Еленка. Родина зовёт.
Старший сын Николай поднял голову от учебников и поддержал отца.
— А кому ещё ехать, мам? Я бы сам поехал, но не берут. Правда, Василий Петрович обещал посодействовать. Мы всей группой рванём.
— Я тебе рвану. Малы ещё. — Александр Фёдорович погрозил пальцем. — Узнаю, уши оборву. И Василию Петровичу оборву. Это кто такой?
— Ты чего, пап? Я же говорил. Это Сыромятников, директор нашего техникума.
— Сегодня же поговорю со Ждановым. Куда это годится — молодёжь неизвестно на что подбивать?
— Да мы что…. Мы не очень-то и собирались, — оправдывался сын, — так, поговорили только. А давай я помогу тебе галстук завязать?
Беляков улыбнулся, понимая желание Николая увести разговор подальше от скользкой темы.
— Еленка, ты костюм мой погладила? Тот, что я со съезда привёз?
— Хосподи! — Всплеснула руками жена. — И ты в этом поедешь? Срамота! Людей хоть не диви, Саня.
— Ты про фрак? Ну, насмешила. Чай его только на приёмы надевают. Мне его сам товарищ Каменев подарил, когда в американское посольство ходили.
— Ой, а ты не рассказывал. — Сын отложил учебник в сторону. — И какие они, настоящие буржуи? Небось толстые и с сигарами в зубах? А Чемберлена видел?
— Откуда он в американском посольстве возьмётся? Не английское же. А насчёт сигар, — Александр Фёдорович оглянулся на лежащую на подоконнике коробочку, — так их, кроме нас, и не курил никто. Денег они на сигары жалеют. Жадные очень — эти буржую. Представляешь, угощали самогонкой неочищенной, а на закуску маленькие такие бутербродики. И ещё кактели были. Вино слабенькое, кислятина, хуже нашего из сельпо, а в нём слива неспелая плавает. Отощали они на своих-то харчах.