— Сейчас бы по ним из пулемёта, — мечтательно произнёс отставной унтер.

— Ты что? — Михаил чуть отвлёкся от действа, которое, кажется стало настолько самодостаточным, что не требовало постороннего вмешательства. — Пулемет нельзя. Скажут — рояль.

— Вы правы, Ваше Величество, хорошо бы и рояль вниз сбросить. Только я его на такую высоту не затащу. А «Максим» с четырьмя полными лентами у меня в шкафу, с германской берегу. Но для такого дела — не жалко.

Внизу раздалось несколько выстрелов, а потом женский крик:

— Поляки нашего кардинала убили!

Рома выглянул в окошко. Военный патруль у входа уже добивали прикладами отобранных винтовок. Духовный пастырь с простреленной головой лежал на поле боя в окружении поверженных врагов. А в толпе уже появились стихийные лидеры. Один из них, приняв из рук павшего героя обломки посоха, потрясал ими над головой.

— Вперёд, братья, к победе! Выполним последнюю волю святого отца — поможем пресветлому князю Антону Ивановичу!

— Рома, — окликнул архангел служителя, — неужели здесь так любят генерала Деникина?

— Что Вы, Ваше Величество. Они даже не знают кто это такой. Но бить поляков, да ещё за правое дело — никто не откажется.

— Николай Константинович, второй батальон залёг. Голову не дают поднять.

— Давайте сигнал на отход. И сообщите артиллеристам.

Полковник Демин с досады ударил биноклем в подтаявший снег. Проклятый ДОТ сидит на высотке, и пулемётным огнём прижимает бойцов к земле. И второй там же, неподалёку, прикрывают друг другу задницу. Братья Диоскуры, мать их Пенелопа. Уже появились первые потери — одно отделение, преследуя разбегающуюся охрану аэродрома, вышло к этой чёртовой горке и попало под прицельную очередь. Четверых сразу наповал, двое раненых. Один тяжело.

Медленно тянулось время. Слишком медленно. Кажется, отползли, оставив на склоне ещё две неподвижных фигуры.

— Ракету!

Рявкнули пушки, и вершина расцвела чёрно-красными букетами взрывов. Вторая попытка. Две полевых трёхдюймовки с тремя десятками снарядов на ствол — и около полутора метров железобетона. После прошлого обстрела только поднялись — и сразу под ответный огонь.

Сзади кто-то постукал по сапогу и полковник обернулся. Есаул Хванской, белея свежей повязкой на голове, морщился и осторожно прикладывал ладонь к затылку. На руке оставались пятна проступающей сквозь бинты крови.

— Уже на самом бруствере зацепило, — пояснил он. — Ерунда.

— Пленных допросили, Дмитрий Иванович?

— Да, — казак мрачно усмехнулся. — Там только один по-русски мог разговаривать. Остальным не повезло.

— Что говорит?

— В ДОТе не литовцы, те бы давно сдались. Или убежали при первых же снарядах. Там немцы — инструкторы и охрана какого-то важного чина из Германии, прилетевшего сегодня утром.

Вот зараза, хуже не придумаешь. Эти, в отличие от местных, воевать умеют. И сидит теперь гадская высотка костью в горле — и взять не получается, и за спиной оставить нельзя. С неё простреливается взлётная полоса и цистерны с горючим. Почему только не подожгли до сих пор? Видимо оставили в качестве последнего привета.

Что делать-то? И ведь, чёрт, придётся штурмовать, потому что посыльный от Антона Ивановича сообщил — в Минске готовы к вылету самолёты с добровольцами. Ждут захвата аэродрома. Да вот он, наш уже, а толку? Гансы никому не дадут приземлиться.

— У князя был, Дмитрий Иванович?

Хванской подполз ближе и устроился рядом, вытащив из кармана папиросную коробку. Полковник, не выносивший запаха трофейного табака, недовольно покосился, но промолчал.

— Был я у него. Матерится Алишер, как революционный матрос перед расстрелом. С загибами и коленцами. И мне досталось, и Вам.

— Этот может. А что, довелось матросов послушать?

— Угу, — кивнул есаул, и папироса сломалась в нервно дрогнувших пальцах. — Только не я, а они меня к стенке ставили. В Новороссийске при эвакуации. Совсем немного я на причал не успел, на костылях шёл, а тут они…

— Не знал.

— Я и не рассказывал никому. Башаров только и знает — это его батарейцы выручили, когда нас штыками добивали. Меня вот успели спасти, да ещё прапора одного. Его потом в Крыму убило, — Хванской достал новую папиросу. — Так с артиллеристами до Врангеля и добрался. Сам, правда не помню, без сознания был всё время, но князь говорил, что на лодке с рыбаками.