– Жозефина Петровна, здесь не кабак, выбирайте выражения.

Шизофина онемела. В стенах налоговой инспекции субординация соблюдалась строжайшим образом. Подобные высказывания в адрес руководства не позволяли себе даже старшие работники. А двадцатилетняя нахалка, осмелившаяся читать начальству мораль, как ни в чем не бывало перевернула страницу и в гробовой тишине продолжила чтение акта. Происшествие обсуждалось в кулуарах инспекции добрые две недели, Ванде пророчили увольнение, однако дело как-то обошлось. Поговаривали, что сторону Ванды взял «сам», к которому шефиня носилась жаловаться. Но Шизофина уже вышла на тропу войны, которая затянулась на три года. Ее раздражало все: толстые книги Ванды в ящиках стола (сама Шизофина довольствовалась журналами «Лиза» и «Отдохни»), ее аккуратные костюмы (Шизофина «рассекала» по инспекции в турецкой юбке и трикотажной кофте с блестками), изящные рисунки на ненужных бланках, не менее изящные отказы оформлять инспекторскую стенгазету («Это не входит в мои профессиональные обязанности»), ее неизменная сдержанность и возмутительная независимость. От всего этого Шизофина булькала, как самовар, но не имела возможности даже лишить умничающую девчонку премии: работала Ванда блестяще. Так что малейший промах со стороны подруги мог иметь необратимые последствия.

Гром грянул перед обедом. Мы поднялись из архива усталые, запыленные, нагруженные папками, и первое, что увидели, – сидящую за столом Ванду. Было ясно, что она не вставала из-за него с утра. На ее лице по-прежнему не было косметики, неубранные волосы падали на лоб. На столе лежал открытый квартальный отчет, в который Ванда смотрела невидящими глазами. Мы переглянулись. Теперь уже не было сомнений – что-то стряслось. Катька вывалила груду папок на свой стол, вздохнула, собираясь с духом перед тем, как подступить к Ванде с расспросами, но в этот миг с грохотом разверзлась дверь. В отдел ворвалась Шизофина.

– Ну че, девки, готовы, что ль, сведенья? Живо все мне на стол, в три уже повезу! Андреева, ты по заводу «Кристалл» сделала справ… Андреева!!! Это че за посиделки?! Че, как барыня, расселась? Работа здесь надоела? Я те мигом устрою увольнение по собственному! Отдыхать вздумала, графиня! Думаешь, хачика с деньгами завела, так тебя тут терпеть будут? Можешь к нему убираться, он те и будет зарплату платить, а здесь…

Ванда резко встала из-за стола. Хлоп! Шизофина захлебнулась на полуслове, а мы даже не сразу поняли, что произошло. В наступившей тишине отчетливо было слышно гудение компьютеров. Ванда вытерла о юбку ладонь, которой влепила пощечину начальнику отдела, взяла со стола сумочку и вышла за дверь. С минуту отдел проверок напоминал Музей мадам Тюссо. Затем Шизофина взревела дурным голосом и ринулась прочь. Мы помчались следом.

К счастью, шефиня бросилась не к начальнику инспекции, а к себе в кабинет, где и закатила грандиозную истерику. Мы, как цыплята, суетились вокруг с водой, нашатырем и валокордином. В дверь заглядывали любопытствующие из других отделов – через полчаса новость облетела всю инспекцию.

– Сучка… Вот сучка… Я ж ей в матери… – икала Шизофина, судорожно глотая воду. Жирная косметика бежала по лицу ручьями, крашеные кудельки тряслись, и лично мне было ее жаль. Конечно, Шизофина не подарок, но бить морду руководству… «Во Вандка дала… Вот дала…» – стучало в голове. В круглых глазах Катьки, капающей валокордин в стакан, читалась оторопь.

– Все… – толкнув меня локтем, пробормотала она. – Теперь точно вылетит.

Разумеется, в тот день Ванда в инспекции больше не появилась. Не было ее и дома, куда мы с Катькой названивали до двух часов ночи. На следующий день она не пришла на работу. Мы встревожились не на шутку, решили было даже позвонить матери Ванды, но по зрелом размышлении отбросили эту мысль. Ирина Петровна была весьма нервной особой, и известие об исчезновении дочери, пусть даже взрослой и живущей отдельно, могло обеспечить ей сердечный приступ. Еще три дня мы ждали, что Ванда все же явится в инспекцию – хотя бы за расчетом. Но она так и не пришла. Ни в среду, ни в четверг, ни сегодня.

…– Где она вообще может быть? – с умным видом спросил Петька, доставая записную книжку. – Давайте, девки, думайте.

– Да все уже передумали! – заорала Катька. – Нигде ее не может быть! Объявляй в розыск на фиг!

– Куда я ее тебе объявлю? – разозлился Петька. – Она совершеннолетняя! Я ее сегодня в сводку поставлю, а она завтра явится и скажет, что на Канарах загорала! У нас и так висяков полно! Пусть мамаша заявление пишет – если через неделю не явится, будем искать…

Катька схватилась за голову. Я молчала. Все мы, собравшиеся здесь, хорошо знали друг друга. Петька прекрасно понимал, что Ванда – не из тех эксцентричных девиц, которые неделями болтаются по своим делам, не оповещая об этом близких.

– Да ежу понятно, где она, – вдруг зло сказал Яшка. – Или у придурка своего, или у Барса.

В кухне воцарилась неловкая тишина. Мы с Катькой переглянулись: эти варианты уже обсуждались нами и, в общем-то, не были лишены основания.

– Вряд ли, Яшенька, – как можно ласковее сказала Катька. – Мы бы знали.

– Ка-ак же… Доложилась она вам… Курицы. – Яшка бросил недокуренную сигарету в раковину и вышел. Хлопнула дверь.

– Яшка! Яшка! – Катька помчалась за ним.

С лестничной клетки послышалось сестринское напутствие:

– Борщ в холодильнике! Котлеты холодные не ешьте! Посмотри, чтобы Ванька уроки сделал! И не вздумайте там впятером его математику под ответ подгонять! Приду – проверю!

Оставшиеся члены совета сошлись на следующем: горячку пока не пороть, подождать завтрашнего дня, если же Ванда не появится – ехать к ней на квартиру с обыском. Последняя функция возлагалась на нас с Катькой – обладательниц запасных ключей. Петька под нашим давлением пообещал проверить сводки по найденным трупам и обзвонить больницы.