– Совсем рехнулась? – резко спросил Илья.

Лиза смолкла. Внимательно, с чуть заметной насмешкой взглянула на него.

– А ты уж и испугался? Не думай, я все равно не смогу, не сумею. На мне и так грехов полно. Жаль только, что он своей смертью не скоро помрет. Говорят, кого смерть однажды поцеловала, да не взяла, тот долго живет. А его она сто разов целовала, сам рассказывал. Я от этих его сказок по три ночи спать не могу. Уж и молишься, и «Верую» семь раз прочтешь, и Параскеву-Пятницу вспомнишь… Все едино не спишь. А у тебя… жена есть?

– Нет.

– Правда?! – она радостно всплеснула руками. – Ох, слава тебе, царица небесная…

– Чего радуешься? – испугался Илья. – Я на тебе жениться не буду.

– Конечно, не будешь! – весело подтвердила Лиза. – При живом супруге-то. Но я-то, дура, боялась, что еще и этот грех на душу беру, от жены мужика тащу, а ты, оказывается, вольный! – Она даже перекрестилась на икону – несколько раз, истово, благодарно. – Слава тебе, царица небесная и все угодники…

Почему-то Илье была неприятна ее радость. Он отвернулся к еще темному окну, вздохнул, вспоминая минувший день. Подумал о том, что Варька, наверное, с ума сходит, думая, где он… Ничего. Пусть привыкает. Слава богу, что не успел рассказать ей ничего про Настьку. Еще, чего доброго, жалеть бы взялась, а так – никто ничего не знает. И он забудет. Не было ничего. Не обнимал он эту сбежневскую потаскуху, не клялась она, что будет ему женой, не стоял он на коленях, не ждал ее у ворот княжеского дома. Не было ничего! Приснилось! Причудилось!

– Илья… – осторожно спросила Лиза, заглянув в его изменившееся лицо. – Что с тобой?

– Ничего.

– Да ладно уж, знаю… Настька-то эта кто тебе, если не жена? Зазноба али невеста?

Его словно подбросило на постели. Илья сгреб слабо охнувшую женщину за волосы, притянул к себе, встряхнул:

– Откуда знаешь ее?

– Пусти… Илья… не… не надо, больно мне… – испуганно прошептала она. Он отбросил ее. Лиза упала на перину. – Что ты, Илюша… Я ее знать не знаю. Но… но ты же меня два раза Настькой назвал. И еще всякое говорил, нехорошее…

Илья опустил голову. Лиза пристально смотрела на него. Волосы падали ей на лицо, и она не убирала их.

– Я пойду, – наконец буркнул он.

– Подожди… – Лиза обняла его, прильнула всем телом, жарко, сбивчиво зашептала: – Прости, Илюша… Не знала я, не хотела… Слова больше про нее не скажу, вот тебе крест святой… Кто бы ни была она – бог с ней… Только останься… Я без тебя – как в колодце каменном, ни света не вижу, ни людей… Ты один – счастье мое, воля моя… Не уходи, Илюша, цыган мой черный, не уходи! Не сердись на бабу глупую…

Вздохнув, Илья обнял ее. Пальцы привычно утонули в густых мягких волосах, проползли по шее, нашли грудь. Лиза, не открывая глаз, спросила:

– Я же… не совсем противная тебе? Любишь меня? Хоть на полушку? Или просто потешиться захотелось?

– А тебе, что ли, не захотелось? – снова начал злиться Илья. – С мужем житья нету, так ты к первому, кто подвернулся! Не случись я – приказчика бы себе завела иль офицера! Что – вру, что ли? Любовь это? – он осекся, увидев, что Лиза улыбается сквозь бегущие по лицу слезы.

– А ино болтай, коли язык даден! – с коротким смешком выговорила она. – Я-то все равно правду знаю, меня и не язвит…

– Какую правду?! – рявкнул окончательно сбитый с толку Илья.

– Ту самую. Ты не веришь, а я-то знаю. Мне без тебя больше жизни нет, люблю тебя. Вот и все. Не бойся, тебе это ничего стоить не будет. Даже если не придешь больше ни разу – все равно люблю тебя.

Илья молчал. Чуть погодя потянулся к Лизе, смущенно поцеловал выпроставшееся из-под рубашки круглое плечо.

– Это, Лизка, не любовь… Не знаю я, что это… но все равно спасибо. Ты на меня тоже не сердись.

– И в мыслях не было! – она обняла его.

Илья опустил голову ей на грудь, в теплую, сладко пахнущую мятой ямку. Почувствовал, как теплая рука гладит его волосы. Незаметно уснул.

Уже поутру, в темноте, заспанная Катька провела его по коридорам и клетям спящего дома, открыла дверь на улицу.

– Иди уже, кобель заулошный… Да смотри, приходи снова! Грешно бедную женщину тиранить!

– Тир… Чего?

– Тиранить, да! Значит – душу мотать без стыда, без совести! – Катька прошла с ним через двор, толкнула створку ворот, вслед за Ильей вышла в пустой переулок. – Ты, Илюха, того… взаправду пожалей ее. Ей с Иван Архипычем не мед-житье. Вот со мной бы он хорошо жил, крест на том поцелую, а с этой голубицей иерусалимской…

Илья промолчал. Не глядя сунул Катьке гривенник (та спокойно сунула его в рукав кацавейки), сквозь зубы пообещал заглянуть на днях и, ежась от утреннего мороза, зашагал вниз по Старомонетному переулку.