Гитара смолкла. В комнате повисла тишина. Илья стоял с опущенной головой. Больше всего хотелось повернуться и выйти вон.

– М-да-а-а… – нарушил тишину задумчивый голос Рыбникова. – Это, пожалуй, будет посильнее «Невечерней»… Как вы думаете, Настасья Яковлевна… Настасья Яковлевна?!

Илья вскинул голову. И успел заметить лишь мелькнувший подол черного Настиного платья. Закрыв лицо руками, она молча метнулась вон из комнаты. Хлопнула дверь. Стешка, ахнув, вскочила было, но нахмурившийся Митро поймал ее за рукав:

– Сиди, дурища…

– Мы ее расстроили, – огорченно сказал Заволоцкий. – Не нужно было разводить эту вселенскую печаль, она еще нездорова…

– Нет, брат, тут другое, – Рыбников ожесточенно поскреб в затылке. – Да-а-а уж… Ну что ж, Илья, давай еще раз? Репетнем? Что-то ты, душа моя, петухов пускать начал.

– Не буду, – процедил сквозь зубы Илья. И, не замечая обиженного взгляда студента, ушел на диван. Там присел рядом с художником, про которого в пылу сочинительства все забыли.

Немиров, за весь вечер не проронивший ни слова, торопливо чиркал сточенным карандашом по бумаге. Илью он даже не заметил. Тот осторожно поднял с пола упавший листок бумаги. Усмехнулся, рассмотрев собственную физиономию с тем самым выражением на ней, которое Яков Васильев называл «всю родню похоронил». Получилось очень похоже. Заинтересовавшись, Илья глянул через плечо Немирова.

Даже в небрежном, сделанном на скорую руку наброске легко узнавались Настины черты. Фигура, одежда были изображены легкими торопливыми линиями – художнику явно не хотелось задерживаться на них. Зато, казалось, половину листа заполняли огромные, широко раскрытые глаза. Черные глаза Насти, полные слез. Художник захватил тот момент, когда она, стоя у рояля и сжав ладони, слушала новорожденный романс. Илья в тот миг не смел и взглянуть на нее. «Твои глаза бездонные, слова твои обманные…» – снова вспомнилось ему. Сглотнув вставший в горле ком, он хрипло сказал:

– Хорошо вышло…

– Ты находишь? – рассеянно отозвался Немиров, стирая пальцем какой-то ему одному заметный недостаток на рисунке. – Редкой красоты девушка, мой друг… Несомненно, в ее лице есть что-то библейское… Что с ней? Она, кажется, страдает от любви? С нее нужно писать Агарь в пустыне… Наверное, я буду просить ее позировать.

– А это куда денете? – кивнул Илья на рисунок.

Студент, опустив карандаш, изумленно взглянул на него. Усмехнулся краем губ. Илья отвел глаза. Понизив голос, попросил:

– Продайте, барин. Вам на что, вы еще нарисуете… Сколько хотите?

– Изволь, – Немиров протянул ему набросок. – Возьми в подарок. А ты, я вижу, всерьез…

– Чепуха! – оборвал его Илья, поспешно пряча за пазуху рисунок. Чувствуя, что художник улыбается, быстро встал и вышел из комнаты.

В сенях было темным-темно. На ощупь перебирая сваленные на лавке кожухи, Илья никак не мог найти свой. Вытащив один, растерянно повертел его в руках, пожал плечами. Пошел с кожухом в кухню, всю залитую луной.

Тусклые лучи просеивались сквозь искрящуюся ледяную роспись окон. Свет голубыми полосами лежал на полу, высвечивая каждую соринку. От окна тянулась длинная тень, и Илья замер на пороге, узнав Настю. Она стояла у окна, кутаясь в шаль. Водила пальцем по серебристым оконным узорам. Лунный свет дрожал на ее волосах. Она не слышала, как вошел Илья, и продолжала что-то рассматривать сквозь черный, оттаявший кружок на стекле. Илья сделал шаг, другой. Старая половица скрипнула под каблуком. Настя резко повернулась. На ее лицо упала тень, но Илья успел заметить – она плачет.

– Ты?.. – хрипло спросила она. Невольным движением подняла руку к лицу.

– Я. – Илья отвернулся. Ждал – думал, Настя кинется прочь, убежит, как недавно… Но она не шевелилась. Глядя в пол, Илья чувствовал ее испытующий взгляд. Что сказать? И нужно ли говорить что-то? «Как хочется хоть раз, на несколько мгновений…» Наконец тихо произнес: – Ты не плачь. Он, Сбежнев… может, еще вернется.

Молчание. Илья поднял голову. И вздрогнул, увидев кривую, неестественную усмешку на лице Насти. Она беззвучно смеялась, а лицо ее морщилось, словно от боли. По щекам бежали слезы. Испугавшись, не лишилась ли девушка ума, Илья шагнул было к ней, но Настя отпрянула.

– Знала, что дурак… – сдавленно сказала она, – но что сволочь такая!..

И, не договорив, выбежала в сени. Дробный, удаляющийся перестук каблуков. Хлопнувшая наверху дверь. Тишина.

Илья постоял немного у окна, прижавшись лбом к ледяному стеклу. Затем медленно вытащил из-за пазухи свернутый набросок Немирова. Не глядя, изорвал его, сунул обрывки в печь, натянул на одно плечо чужой кожух и, споткнувшись на пороге, вышел из кухни.