–  А мне снился конь… Темляк.

–  Я знаю, Андрей.

–  Как ты можешь знать?

–  Обо всем, что видел, рассказывал, а я слушала.

–  Мне перед тобою совестно, что я такой беспомощный…

–  Ну, что ты! Я восхищаюсь, как ты боролся с болезнью. Мало людей, которые так владеют собой.

–  Это может каждый, Женя…

За дверью послышался топот ног, дверь отворилась, пламя над коптилкой заколебалось.

–  Как тут дела в нашем лазарете?
– послышался бодрый голос Истомина.

–  Могу доложить, что мы готовы в поход, товарищ капитан, - в тон ему бодро ответила Соколова.

Показалось, что капитан не обратил внимания на голос лекарки. Он присел возле больного. Женя вышла из комнаты.

–  Рад, что так вышло. Это она настояла, чтобы мы подождали тебя два часа. Я дал три часа. Сейчас посмотрел твоих пулеметчиков: молодцы! Они стоят наготове. Выступаем через несколько минут. Но придется двигаться форсированным маршем.

–  Извините, капитан, я задал вам хлопот.

–  Ну, это пустяки. Хлопоты наши впереди: вчера вечером противник подступил к самому Баксану. Неизвестно пока, возможно, захватил гидроэлектростанцию.

–  Нам туда?

–  Нет, нам приказано выйти в другое место. И, кажется, более серьезное: доведется стоять насмерть. Командир полка хотел было оставить тебя при себе, но я подумал, что ты пошел бы сам с этим взводом пулеметчиков.

–  Спасибо, капитан. Я не остался бы в тылу.

–  Тогда все в порядке. Я верил, что ты не искал бы безопасного места. Тем более, что и лекарка идет с нами…

Оленич отметил, что Истомин с намеком произнес эти слова, испытующе взглянул на него. Нет, этот капитан никогда не перестанет иронизировать над ним!

–  Не надо трогать ее. Она-то непричастна к нашим с вами, капитан, отношениям!

–  О-о! Как сказать, лейтенант… Ну, да больные все немного капризны и сентиментальны. Соколову я не хотел брать туда. Можешь успокоиться: она отважная девица. На этот счет у меня сомнений нет.

–  В ней вообще нельзя сомневаться.

–  Вот как? Занятно!
– Истомин даже повеселел.
– Защитник! Тебе бы сейчас никелированные шпоры!

–  Они всегда со мной. В душе.

–  Влюблен в конницу? Крепко сидит в тебе воронинская романтика!

–  Не романтика, душевная потребность.

–  Ладно, лейтенант! Это я как завистливый пешеход.
– Истомин козырнул и вышел.

Оленич вновь почувствовал, что в слово «пешеход» капитан вложил какой-то особый смысл - грустный, с затаенной болью. Странно! На Истомина это не похоже.

–  Еремеев!
– позвал он связного. И когда вошел ефрейтор, проговорил усталым голосом: - Одеваться…

Надел гимнастерку, показалось прохладно, даже озноб почувствовал, попросил подать шинель. В комнату быстро вошла Соколова и торжественно-шутливо провозгласила:

–  Карета князя Андрея Болконского подана!
– Потом уже поспокойнее объяснила: - Алимхан выпросил у балкарцев арбу, в нее впряжены два вола с такими огромными рогами, как у буйволов. И хозяин-погоныч экзотичный - папаха да бешмет.

–  Женя, - вдруг спросил Оленич, - ты что-нибудь знаешь об Истомине? Что он за человек?

Соколова испуганно глянула на Оленича:

–  А почему ты спрашиваешь об этом меня?

–  Ну, я подумал, что ты с ним дольше служишь, лучше знаешь… Не могу понять его - то он прямее штыка, то загадочней египетского сфинкса.

–  Ничего не знаю, - резко ответила Соколова и вышла из комнаты.

Обида Жени озадачила его, он с тревогой подумал, не кончится ли их дружба? У него не было к ней такого щемящего чувства, как к Марии, но с Женей ему легко общаться, легко шутить, приятно подтрунивать над нею. И вообще с ней просто, светло, ее внимание наполняло душу нежностью и гордостью.

Уже не один раз ему казалось, что Соколова влюблена в него. Значит, она так же, как он о Марии, мечтает о нем и живет надеждой? И у нее может быть светлое чувство любви, значит, нужно относиться к нему осторожно, с уважением, ведь это же человеческое счастье! А в условиях фронтовой жизни это тем более драгоценно и неприкасаемо - оно может длиться лишь миг: тяжелые окопные условия, непрерывная угроза смерти, когда все силы - физические и душевные - отдаются борьбе с врагом. Но покуда борешься - живешь, а если живешь, то и думаешь о живом: о радостях, о любви, о счастье близких тебе людей. Женя верит в торжество своей любви, и ей от этого хорошо.