Шрифт:
– Зеленбор.
– Понимаешь, я должен сам побывать там! Оленич - мой лучший друг, и я в долгу перед ним. Евгения Павловна права: мы слишком заняты собою. Поезжай, Эдуард, в госпиталь. Я вот журналист, писатель, а до сих пор ничего не написал о тех, кто навечно прикован к госпитальным койкам. Сделай там хорошие снимки. Сфотографируй мне капитана. И бога ради, ни слова ему о нас, его знакомых, о сегодняшних событиях.
– Будет сделано, шеф! За два-три дня управлюсь.
– Нет, ты меня дождись. Обязательно дождись.
Эдик поспешил на электричку, чтобы застать дома отца. Но старый Крыж уже уехал шестичасовым автобусом во Львов.
Устроившись в гостинице, Крыж, не теряя времени, отправился на городское кладбище: ему не терпелось увидеть могилу грозного свидетеля. Неуклюже придерживая под мышкой тощий портфелик, он проходил между могил неторопливо. Лицо его не выражало ни радости, ни озабоченности, и лишь в конце аллеи старых деревьев, где начинались свежие захоронения, оно оживилось. Деревца здесь маленькие, могилки не успевали порасти травой, над ними не было надгробий из камня или тесаных бревен - только фанерные пирамидки со звездочками на шпиле. Крыж читал надписи, а два человека, копавшие яму, с удивлением смотрели на него. Заметив их, Крыж уселся на бугорок, закурил:
– Кому готовите квартиру?
– спросил он.
– Покойнику, - ответил мужчина, подпоясанный широким ремнем.
– Ясно, что не живому, а покойнику. Вы при церкви или от коммунхоза работаете?
– Ты что же, приезжий?
– спросил второй копатель в соломенной шляпе.
– Командированный. Мастер промкомбината по оградам - Феноген Крыж, - назвав себя, он вдруг испытал неожиданное наслаждение: впервые при людях громко произносит свое имя, и повторил: - Феноген Крыж, сварщик первого класса. Сейчас большой спрос на узорчатую ограду. Денег не жалеют, чтобы отделиться от мертвых. Много умирает в городе?
– Про город не знаем, - ответил человек в соломенной шляпе.
– Мы из госпиталя. У нас - мрут.
– Много их в госпитале?
– Много, более трех сотен.
– Может, зайти к вашему начальству? Пусть закажет изгороди сразу на всех жильцов? На массовый заказ - скидка.
– Мрачные у тебя шутки, - сказал более словоохотливый рабочий в соломенной шляпе.
– А что тут такого? Все помрут. А у меня железа много - хватит на всех.
– Вроде инвалиды тебе стали поперек горла.
– Второй рабочий подозрительно глянул на мастера могильных изгородей и туже затянул кожаный пояс.
– Кому нужны инвалиды? Помеха, лишние расходы государству.
– Видно, ты не воевал, если так относишься к солдатской судьбе.
– Хлебнул и я солдатской баланды. Бог свидетель: был в партизанах. Видишь, метка на обличье?
– Злой ты слишком для партизана. Еще и имя божье поминаешь как напарника по выпивке… Всех помнят, над каждой могилкой надпись имеется. Зря ты так. Может, у вас в области порядки другие, а у нас…
– У вас, у вас!
– передразнил рабочего Феноген.
– Вот был здесь у меня знакомый командир, помер еще в сорок четвертом, а вот не найду его фамилии. Порядки!
– Как звать?
– Был такой - Оленич, старший лейтенант. Был и нет. И следа не осталось.
– Не старший лейтенант, а капитан, - поправил человек в шляпе.
– Он покуда жив, твой друг, поэтому и могилки не имеется.
– Как - жив?
– подскочил Феноген.
– Может, другой Оленич?
– Андреем Петровичем нашего зовут, - торжествующе-язвительно перебил второй рабочий, постучав лопатой о камень, отбивая глину.
– А может, дошел слух о том, что капитана снова свалил приступ?
– проговорил рабочий в поясе.
– Так он очнулся. Вот Стефан подтвердит.
– Могу подтвердить, - любопытно посмотрев на Феногена, ответил Стефан, вытаскивая из безрукавки длинную трубку и раскуривая ее от зажигалки.
– Каждый раз думаем, что он уже покойник, но врачи вытаскивают его чуть ли не из могилы.
– Надо глубже копать, - процедил сквозь зубы Феноген и пошел, уже не оглядываясь.
– Погоди, - проговорил Стефан, не вынимая трубки изо рта, и вылез из ямы. Когда Феноген остановился, негромко спросил: - Ты вообще из-за решеток приехал сюда или в поисках могилы Оленича?
– А ты кто таков будешь?
– Может быть, тот, кто тебе нужен.
– Я ищу тех, кто мне не нужен.
– Ты ищешь, а я хороню.
Оба засмеялись и разошлись в разные стороны.
7
Для Людмилы Михайловны день начался непонятным душевным беспокойством. Проверяя выполнение процедур и раздачу лекарств, она торопилась и сама замечала, что порой теряет привычную четкость и сноровистость в работе. Вдруг поняла, что ей хочется скорее попасть в четырнадцатую палату, узнать, как чувствует себя Андрей. Видеть его стало ее душевной потребностью Наверное, поэтому она всегда около него. Если у Андрея осложнения - Люда приходит и ему легчает, если у нее самой неприятности - она бежит к нему, попадает под его гипнотическое влияние и к ней приходит равновесие. Она не может объяснить своего отношения, не умеет определить чувства, влекущие ее к нему, но ясно только одно - без него ей почти всегда тяжко.