Мы прошли в зал, а там на экране огромный говорящий помидор пытался убежать от бутылки с майонезом и солонки.

— Мне это не нравится, папа, — сказал Руф.

— Не глупи. Сиди тихо.

— МНЕ ЭТО НЕ НРАВИТСЯ! — завопил он.

В зале было всего четыре человека, и они обернулись.

Огромный помидор с криком убежал от камеры, и как раз в этот момент Руф начал вопить. Я схватил его на руки, и мы побежали в фойе. Я потратил двадцать фунтов примерно за двадцать минут.

— А можно попкорна, папа? — спросил Руф.

Я повел его к Алисии. Она одевалась, когда мы пришли. И выглядела получше, хотя все еще неважно.

— Это все, больше ты не выдержал? — спросила она.

— Он неважно чувствует себя после прививки.

— Как все прошло?

— Как все прошло, Руф? — спросил я.

Он взглянул на меня. Он не понимал, о чем это я. Он забыл, о чем мы договаривались.

— У доктора?

— У них есть пожарная машина, — сказал Руф.

— А ты был храбрым? — спросил я.

Он поднял на меня глаза. Вы бы сказали, что он пытается что-то припомнить, но понятия не имеет что.

— Я был храбрым пожарником.

— Ну, хорошо, — сказала Алисия. — Вижу, это не очень его расстроило.

— Нет, — подтвердил я. — Он держался молодцом.

— Пообедаешь с нами? Или тебе надо идти?

— Да, — ответил я. — Ты же знаешь...

Я надеялся, что хоть она в курсе, потому что сам я не имел представления.

— До свидания, Руф.

Это правда, подумал я: до свидания. До скорого свидания. Если я, как предполагал, вернусь в свое время, мы увидимся через пару недель, когда он родится. Странное чувство. Мне хотелось обнять его, сказать, что, мол, сынок, увидимся, но, если бы я сделал это, Алисия сообразила бы, что я чужой в этом будущем, которое для нее не будущее. Истину, конечно, трудно было бы заподозрить, но все равно она подумала бы, что не все ладно со мной, если я говорю своему ребенку, что когда-нибудь с ним увижусь.

Он послал мне воздушный поцелуй, и мы с Алисией рассмеялись, а потом я пошел по тропе — так, чтобы видеть его хоть немного дольше.

Я пришел домой, а там никого не было, и я лег на кровать, уставился в потолок и почувствовал себя глупо. Кто не хочет заглянуть в будущее и посмотреть, что там и как? Но вот я в будущем — и не знаю, что мне делать. Беда в том, что это не будущее будущее на самом-то деле. Если бы кто-то спросил меня, на что будущее похоже. Я бы ответил, что в этом будущем у меня будет младшая сестренка и двухлетний сын — не слишком-то удивительные новости.

Я не знал, как долго я пролежал, погруженный в эти размышления, но через какое-то время пришла мама с Эмили и с кучей покупок, и я помогал ей, пока Эмили сидела на своем стульчике и пялилась на нас.

Внезапно мне захотелось кое-что узнать. В сущности, мне нужно было знать многое, например, чем я, как предполагалось, должен был сегодня весь день заниматься. Но в конце концов я спросил вот что:

— Мама, как я, по-твоему, справляюсь?..

— Да ничего. По крайней мере, на сей раз ничего не роняешь на пол.

— Нет-нет. Я не про то. По жизни — справляюсь?

— Что ты имеешь в виду? На какую оценку по десятибалльной шкале?

— Да.

— На семерку.

— Спасибо.

Семь — это звучало неплохо. Но это не помогало мне понять, что я должен делать.

— Звучит ничего, — подытожил я.

— Да, думаю так.

— А на чем я, ты считаешь, потерял три балла?

— К чему это, Сэм? Что это ты спрашиваешь?

Что это я спрашиваю? Думаю, я хотел знать, ждать ли мне от будущего стоящих вещей или одних неприятностей. Не то чтобы я мог что-то с этим поделать, но, по крайней мере, я узнаю, прав ли был Мусорник, и я в заднице.

— Как ты думаешь, — спросил я, — все будет хорошо?

Я не подозревал, о чем говорю и что имею в виду под словом «хорошо». Но хоть какое-то начало.

— К чему это ты? У тебя какие-то неприятности?

— Да нет, ничего, насколько я знаю. Ну просто, Руф и все такое... Колледж. Не знаю...

— Думаю, что все не хуже, чем можно было ожидать, — пояснила мама. — Потому-то я и ставлю тебе семь баллов.

«Чем можно было ожидать».

О чем она?

И я внезапно понял, что даже в будущем вы хотите знать, что будет дальше. А значит, насколько я мог понять, ТХ не помог мне вообще ничем.

Потом я пошел в чашку со своей доской, и никто не удивился — значит, скейтинг я не забросил. Маме и Марку я сказал, что есть не хочу, хотя и был голоден, потому что не хотел разговаривать с ними о том, что было вчера и сегодня, и о том, что случится завтра. Я поболтался по своей комнате, поиграл в компьютерную игру, послушал радио и лег спать. Когда проснулся, у меня не нашлось маек и трусов с логотипом Хоука. Значит, я опять в своем времени.