— О, я глубоко тебя уважаю — уверен, ты понимаешь.

— Пытаюсь. Пытаюсь понять, но вот я между молотом и твёрдой поверхностью, брат — отравление или эдакое… многочисленные удары, да?

— Мухи не колеблются.

— А? О, знаешь, давай, ты решишь за меня — у меня не выходит,

— Отлично.

Игрушки ревущей массой налетели на еду.

Три часа спустя, в изорванной одежде, я ввалился в бар.

— Что случилось?

— Робот, — выдохнул я, — Лицо, как пожарная сигнализация. Ворвался с криками. Всё, что я помню.

— Надо было переродиться в раненого и потерявшего сознание человека, — сказал Фред.

— А где ты был? — спросил Боб.

— В Магазине Ярости.

— О, Минотавр безвреден, как скорпион под пресспапье — наверно тебе приснился плохой сон.

Я уже изготовился поднести спичку к гвоздебомбе моих мнений, когда вошёл Эдди и, на волне честолюбия, попытался представить нас кому-то, кто не был

собой. Это был парень из Войск Годбера, вошедший с таким высказыванием:

— Я Мистер И-И-И-И-И-Иисус!

— С тобой всё нормально?

— Гадские ублюдочные конвульсии — снова! А!

— Иисус, проклятье, Христос.

— А-А-А — И-Иисус! Х-х-х-й-й-И-И-и-и-и-и-й-и-х-х-л-х-х-!

— Уберите отсюда этого ублюдка, — завопил я, — принесите мне стакан воды.

— А что с его конвульсиями, брат? — крикнул Пустой Фред.

— Электрические толчки и договор с ситуацией колебания, когда меньше всего этого ожидаешь.

— Я знаю, что они такое — а что с ними делать, брат.

Он ломает мебель, куда его ни приведи.

— Пускай хозяева переживают.

— Именно это я и говорю, брат.

— В тюрьму его. Или заманить в клетку хлыстом и стулом? Пытать? Кто я такой?

— Ты как себя чувствуешь, брат?

— Я сберегу свои идеи до момента, когда все будут идеально готовы воспринять их. Чувствую себя восхитительно.

– Что?

— Не лезь.

— Что?

— Я ангел, коему осталось двенадцать часов.

— У него крыша поехала. Боб! Эдди! Помогите!

— Приманите солнечный свет с этих гадских деревьев.

— Эдди! Боб! Брат! Брат!

Прекрасный припадок — мирового класса.

Так или иначе, инопланетяне начали, как и сообщалось, захватывать нас, утомив всех до невозможности своими младенческими криками. Кто бы мог предсказать, что мы будем вспоминать о своём одиночестве такой тоской? Пастораль стогов сена оказалась полна космических кораблей, и кучу собак передавили посадочными стойками. И если мы внимательно приглядимся к форме клыков на яблоке раздора, здесь, и здесь, я думаю, мы сможем категорично заявить, что это не свинья, а спаниель, и, кстати, да, я убил его.

Бар одеревенел в немой сцене негодования и возмущения. Может, и подкованный в ужасающих искусствах, бармен молча смотрел на меня. Флотилии муравьёв стремительно уносили мою решимость. Пустой Фред так и стоял с протянутой рукой, цветущей билетами ставок. Теперь он сжал в ладони и деньги и получившимся в результате кулаком заехал в выражение моего лица.

Врожденное чутье подсказало мне, что как раз пора бежать. И лицо мое начало бурлить, подобно супу, исторгая кости и выносясь, пока я не трансформировался в старушку.

– А ты ж, Боже ж, я спасен, — вздохнул я с облегчением.

Но абсолютно все были очевидцами моего превращения, так что все мои усилия по маскировке пропали втуне. Оставалось надеяться только на жалость.

Но вскоре кулаки замельтешили. В окружении расточителей ударов мои конечности инстинктивно приняли защитное положение. Священник одним из первых с горечью опроверг мою версию событий, утверждая, что мне надо “обуздать уста”, что бы это ни значило. О, братья мои, как это потрясает, когда единственное, на что остается надеяться — пинок в лицо от спасителя. Трек американского хохота лился из динамиков в течение всей процедуры. “Я научу этих маленьких Гитлеров играть в бейсбол”,— думал я, взрываясь слезами. По стенам скакали пятна теней о налетающих на меня как один ублюдков. Что, кстати, противозаконно.

Протокол требовал поражения, но я кричал все громче, выдыхая сарказм, перемешанный с кровью изо рта.

— Что дальше, Эдди? Что ты будешь делать? Ограбишь бабушку и сольешь выручку на стену, надо подумать.

— А?

— Резаный навес, мухи, пустые бутылки — вот как ты кончишь.

— Только не я, — сказал он, остановив удар в живот, чтобы описать мне план, как покрыть черепицей крышу своего дома. Дальше шло объяснение Эдди, как его жизненная цель лишилась остатков претензий на связность. Все кулаки повернулись к нему. Беги, наш мальчик, беги.