Как хорошо и грустно вспоминатьО Фландрии неприхотливом люде:Обедают отец и сын, а матьКартофель подает на плоском блюде.Зеленая вода — блестит в окне,Желтеет берег с неводом и лодкой.Хоть солнца нет, но чувствуется мнеТак явственно его румянец кроткий.Неяркий луч над жизнью трудовой,Спокойной и заманчиво нехрупкой,В стране, где воздух напоен смолойИ рыбаки не расстаются с трубкой.
81
Визжа, ползет тяжелая лебедка…,О берег разбивается волнаЯнтарная. И парусная лодкаЗакатом медно-красным зажжена.Вот капитан. За ним плетется сеттер,Неся в зубах витой испанский хлыст,И, якоря раскачивая, — ветерВзметает пыль и обрывает лист…А капитан в бинокль обозреваетУзор снастей, таверну на мысу…Меж тем луна октябрьская всплыветИ золотит грифона на носу.
82
На старом дедовском кисетеСлезинки бисера блестят,Четыре купидона — в сетиПоймать курильщика хотят.Но поджимает ноги турокС преравнодушнейшим лицом,Ему не до любовных жмурок,Кольцо пускает за кольцом.Переверни кисет. ПечаленИ живописен вместе вид:Над дряхлой кровлею развалинЛуна туманная глядит.А у застежки в львиных лапахКоран, крутые облака.И слышен выдохшийся запахИ пачули, и табака.
83. СКРОМНЫЙ ПЕЙЗАЖ
Всеволоду Курдюмову
Бросает девочка — котенкуПолуразмотанный клубок,На золотистую плетенкуУселся сизый голубок.Где начинается деревня —Среди столетних тополей, —Старофранцузская харчевняСияет вывеской своей.Большая туча тихо тает,Стоит охотник у ручья —И вороненок улетаетОт непроворного ружья.А сзади — слышен посвист тонкийБича и дальний топот стад,И от лучей зари — в плетенкеВсе розовее виноград.
84
Все в жизни мило и просто,Как в окнах пруд и боскет,Как этот в халате пестромМечтающий поэт.Рассеянно трубку курит,Покачиваясь слегка.Глаза свои он щуритНа янтарные облака.Уж вечер. Стада пропылили,Проиграли сбор пастухи.Что ж, ужинать илиЕще сочинить стихи?..Он начал: "Любовь — крылата…"И строчки не дописал.На пестрой поле халатаУзорный луч — погасал…
85
Визжат гудки. Несется ругань с барок —Уже огни в таверне зажжены.И, вечера июльского подарок,Встает в окошке полукруг луны.Как хорошо на пристани в МарселиТебя встречать, румяная луна.Раздумывать — какие птицы селиНа колокольню, что вдали видна.Глядеть, как шумно роются колеса«Септимии», влачащие ее,Как рослая любовница матросаПолощет в луже — грубое белье.Шуршит прибой. Гудки визжат упрямо,Но все полно — такою стариной,Как будто палисандровая рамаИ дряхлый лист гравюры предо мной.И кажется — тяжелой дверью хлопнув,Сэр Джон Фарфакс — войдет сюда сейчасЗакажет виски — и, ногою топнув,О странствиях своих начнет рассказ.
86
Цитерский голубок и мальчик со свирелью,На мраморной плите — латинские стихи.Как нежно тронуты прозрачной акварельюДерев раскидистых кудрявые верхи.Заря шафранная — в бассейне догорая —Дельфину золотит густую чешуюИ в бледных небесах искусственного раяФонтана легкую, чуть слышную струю.
87
Про меня «мошенник» вкратцеГоворят, говорят,И пестрей, чем на паяце,Мой наряд, мой наряд.Я плясун, плясун канатныйБибабо, бибабо.Я кричу: мой верный, ватныйПес тубо, пес тубо.Прибрели мы из КитаяС ним вдвоем, с ним вдвоем.По трапециям летая,Все поем, все поем,В наших песнях много чуши, —Правда — ложь, правда — ложь.,Затыкай, коль хочешь, уши —Ну так что ж, ну так что ж!Я судьбы, плясун канатный, —Не кляну, не кляну. —Заменяет песик ватныйИ жену, и жену.
88
Беспокойно сегодня мое одиночество —У портрета стою — и томит тишина.Мой прапрадед Василий — не вспомню я отчества —Как живой, прямо в душу — глядит с полотна.Темно-синий камзол отставного военного,Арапчонок у ног и турецкий кальян.В закорузлой руке — серебристого пенногоКруглый ковш. Только видно, помещик не пьян.Хмурит брови седые над взорами карими,Опустились морщины у темного рта.Эта грудь, уцелев под столькими ударамиНеприятельских шашек, — тоской налита.Что ж? На старости лет с сыновьями не справиться,Иль плечам тяжелы прожитые года,Иль до смерти мила крепостная красавица,Что завистник-сосед не продаст никогда?Нет, иное томит. Как сквозь полог затученныйПрорезается белое пламя луны, —Тихий призрак встает в подземелье замученнойНеповинной страдалицы — первой жены.Не избыть этой муки в разгуле неистовом,Не залить угрызения влагой хмельной…Запершись в кабинете — покончил бы выстреломС невеселою жизнью, — да в небе темно.И теперь, заклейменный семейным преданием,Как живой, как живой, он глядит с полотна,Точно нету прощенья его злодеяниямИ загробная жизнь, как земная, — черна.
