–  На поле, - серьезно ответил старик.
– Прочитать поле. Сердцем прочитать. И по-своему. Каждый по-своему. Вот я Каурову говорю про Бородино, а он мне про революцию в цехе. Выходит, он поле Бородинское прочитал не так, как я.

–  Ну, а как ты, дедушка, прочитал?
– уже забыв о том, что такое словами не расскажешь, живо поинтересовалась Лада и прибавила: - Какое оно?

–  Широкое. Как Россия. И красивое.

–  Что за революция у Каурова?
– точно так же нетерпеливо, быстро перевел разговор Коля. Это черта молодости - все схватывать стремительно, но ни на чем долго не останавливаться: вперед и дальше бежать.

–  Да разное, - не стал объяснять Сергей Кондратьевич и тоже неожиданно, чтоб только уязвить сына, ввернул: - Литейщиков ругал. Опять бракованное литье поставляете.

–  А им что ни дай - все равно изгадят, - огрызнулся Константин Сергеевич.
– Он бы лучше за своими стилягами присматривал. Вчера опять чепе.

–  Что еще?
– Старик метнул на сына сторожкий сухой взгляд.

–  Ночью молот сожгли, - отрывисто бросил Константин Сергеевич.

–  В кузнечном!
– не спросил, а подтвердил Коля.
– А при чем тут Кауров?

–  А при том, что его шпана из механического забралась ночью в кузнечный, включила молот и сожгла, - резко, с нажимом на слова сказал Константин Сергеевич.

Наступила долгая пауза. Затем, нарушая ее, Коля спросил отца:

–  Кто именно, не помнишь?

–  Говорят, эти двое - тонкий и толстый

–  Ключанский и Пастухов, - уточнил Коля.

–  Больше, кажется, некому, - в сердцах проворчал отец.
– Говорят, выпимши были.

Замолчали. Ели, не глядя друг на друга, словно кто-то из них виноват в том, что двое парней из механического цеха ночью зашли в кузнечный и сожгли там молот, хотя никто из Луговых не имел отношения ни к механическому, ни к кузнечному цехам. Но завод был их заводом - кровным, родным, и любое событие, любое происшествие на заводе воспринималось ими как свое, личное. Коля думал: "А может, зря на этих ребят наводят напраслину? Они, конечно, бузотеры, или, как говорит дедушка, анархисты, но какого рожна им понадобилось в кузнечном, зачем? Выпивши, ночью! Дико". Он знал неразлучных дружков - Вадима Ключанского и Юрия Пастухова. Особой симпатии они в нем не вызывали, пожалуй, наоборот. Но отец напрасно пытается свалить грехи литейного цеха на других. У него давнишняя неприязнь к механическому цеху, беспочвенная, глупая, и отец нисколько не прав. Механический цех правильно критикует литейщиков за плохое литье. Об этом и на комсомольском собрании говорилось. Правда, у отца есть свои оправдания, и не литейщики во всем виноваты, не все от них зависит, но механическому цеху от этого не легче. А почему молчит дедушка? Какой-то он сегодня задумчивый и опечаленный. Конечно, чепе на заводе для него не безразлично, но только ли это причина? Отец, как всегда, резкий и немножко взвинченный: видно, слова дедушки о плохом литье больно его задели. Надо бы как-то перевести разговор. Обычно это делают мама или Лада. Но они почему-то молчат.

Коля бросает недвусмысленный взгляд на сестру. Лада дружески улыбается - они понимают друг друга с полуслова, с одного взгляда. Но ее опережает отец. Перед тем как встать из-за стола, Константин Сергеевич не то с горькой иронией, не то в порядке укора бросает старику:

–  Вот тебе и доблесть родителей, и наследие детей.

Лада и Коля не совсем понимают смысл этих слов, догадываются, что это продолжение какого-то спора между дедушкой и отцом, и ждут, что ответит дедушка. Сергей Кондратьевич не торопится, дернувшиеся брови и глаза выразительно говорят: "Но при чем тут…", он через минуту спрашивает, ни к кому не обращаясь:

–  Интересно, а кто их отцы?

Теперь и Лада и Коля догадываются, что речь идет о Ключанском и Пастухове. Никто не ответил, так как никто не знал родителей Ключанского и Пастухова. Но на этом разговор обрывается: все встают из-за стола. Лада помогает матери убрать и вымыть посуду, отец включает телевизор и садится на стул поближе к экрану - он немножко близорук. Коля с дедушкой располагаются на диване. Транслируют футбольный матч между "Спартаком" и "Крыльями Советов". Константин Сергеевич болеет за "Спартак", Коля - за ЦСКА, старик вообще ни за кого не болеет.

–  Как у тебя занятия прошли сегодня?
– интересуется Сергей Кондратьевич, любовно глядя на внука.

–  Не занятия, дедушка, консультация, - отвечает Коля, устремив глаза на голубой экран. А дедушка не смотрит на экран, смотрит на внука и продолжает допрашивать:

–  А профессор ваш небось строгий старик?

–  Да какой он старик? Мальчишка, - весело отвечает Коля и озорно улыбается.
– Правда. Ему и тридцати нет.

–  И уже профессор?
– удивляется дедушка.

–  Доктор наук. А такой простой… - Коля уже не смотрит на экран: он влюблен в своего профессора.

–  Видно, что-то изобрел, открытие сделал, а?

Сергей Кондратьевич любит поговорить с внуком на темы науки и техники. И не только потому, что Коля сообщает ему много интересного, неожиданного. Это само собой. Но старику приятно, что внук жадный к знаниям и во многих вопросах, особенно теоретических, гораздо компетентнее отца и деда. И Коле нравится "просвещать" Сергея Кондратьевича, хотя бы в популярном изложении. Он усаживается поглубже, кладет руку на спинку дивана и начинает своим сдержанным тоном, который никак не соответствует светящимся возбужденным глазам:

–  Ты знаешь, что атмосфера земли состоит почти на 80 процентов из азота? А что такое азот как сырье для химической промышленности, надеюсь, тебе не надо объяснять?

–  Удобрение, - кивает головой дедушка.

–  И не только. Так вот - выходит, запасы этого сырья у человечества неограниченные: бери сколько хочешь. А вот как взять, практически? Это уже сложная техническая проблема.

Константин Сергеевич убавляет звук телевизора: глядя на экран, он прислушивается к разговору отца и Коли и вдруг кричит как ужаленный: