Голос Йосефа внезапно прервался, сойдя на какое-то шипение. Он сухо закашлялся, и Аллен, уже начавший вновь облизывать пересохшие губы, вдруг вспомнил, как они пили у колодца. Гай. Потом Аллен. А Йосеф так и не успел.

– Не пой, не надо! Совсем голос потеряешь…

Йосеф не успел ответить, потому что у него, как и у двух остальных, перехватило дыхание. Они увидели свет.

Он был голубоватым и ровным, как от медленно разгорающейся вечерней звезды. Только во много раз ярче. В свете проступили из ниоткуда каменные стены темницы. Огромная железная дверь. Свод, теряющийся во мраке. Изумленные белые лица троих друзей.

Свет исходил, как сначала показалось Аллену, от Йосефа. Но как-то немножко сбоку. То светилась, разгораясь все ярче, крестовина его меча.

Йосеф снял меч с пояса и воткнул лезвием посредине, в земляной пол. Он стоял и светился, как неимоверное распятие. Йосеф преклонил правое колено и поцеловал его, и на сияющем металле некоторое время оставался темный след от касания смертных губ.

Гай обернулся и посмотрел на Аллена огромными, темными в темноте глазами.

– Как ты говорил? Капельку света, а больше ничего и не надо?..

– Да.

– …Вы знаете о горе Галаад?.. Это в честь нее меня назвали, да и святого Галахада тоже. Говорят, эта гора подобна главе на теле Церкви; мы же все – волосы на ее голове. Ни один волос не упадет с наших голов без воли Господа, так и мы все от века сочтены. Хотя и много волос на голове Церкви Христовой, каждый из них сияет золотом, и волноваться нам, в общем, не о чем…

– Ты к чему это, Йосеф?..

– Просто рассказываю.

– Нет, это ты меня дразнишь… Знаешь ведь, как мне хочется голову помыть…

Гай тихо засмеялся.

…Они не знали, сколько прошло времени с тех пор, как двери темницы захлопнулись за ними. С тех пор их никто не навещал.

Они почти не говорили – было больно, слишком пересохло горло. Да и не о чем было говорить, все и так понятно. Они знали, что скоро умрут.

Аллен более всех ослаб без еды и воды и уже почти не двигался. Он лежал на спине, чувствуя каждую косточку позвоночника, и смотрел на крест. Иногда он закрывал глаза, и тогда светящееся распятие проступало перед его закрытыми глазами. Аллен думал.

Сначала он вспоминал все то, что видел в своей жизни за девятнадцать лет, все хорошее и плохое. Потом воспоминания кончились, и родные лица куда-то отступили. Теперь, закрывая глаза, он видел то же, что и с открытыми, – светящийся крест. Он казался себе пустым и очень легким, и один раз он увидел темницу словно бы сверху, откуда-то из-под потолка. Снов ему не снилось.

Только один раз Аллену приснился сон – и сон этот был удивительно прост. Он увидел герб, тот, который все еще носил на груди. Алое поле, три белые полосы. И Аллен понял, что означает этот герб – или что он означает теперь . Три рыцаря, дошедших до конца, три их белых пути через алую кровь. Это была кровь Роберта, Клары, Марка, Алленовой матери, Марии, Эйхарта, всех тех невинных людей с теплохода «Инюсвитрин». И – их самих.

Он хотел рассказать сон друзьям, решив, что это, наверное, важно, и лежал с закрытыми глазами, собираясь с силами, чтобы начать разговор. Они так отвыкли говорить, что для этого требовалось собираться с силами.

Но молчание нарушил, как ни странно, Гай.

– Аллен. Ты не спишь?

– Нет.

– Чего бы ты больше всего на свете хотел?..

Воды, хотел сказать Аллен, воды. Один глоток. Нет ничего на свете вкуснее воды. И еще – увидеть небо. И чтобы все, кого он предал и бросил, сделались счастливы там, где они сейчас. Но Аллен не сказал так, потому что это была бы неправда.

Ожидание смерти изменило его – но не так, как, должно быть, полагал Повелитель Мух. Не будучи человеком, демон, наверное, не учел какой-то важной особенности человеческой души. Аллен по-прежнему боялся смерти – но так, как боятся войти в холодную воду, как боятся мига соединения с возлюбленной на брачной постели, как боятся разрубить корабельный канат. Чем большая тьма окружала его, тем больше он жаждал света.

– Больше всего на свете?.. Видеть Святой Грааль.

Да, ибо в Нем – и вода, и свет неба, и лица всех, кого он в жизни любил. И еще нечто – то, что было общего у воды, неба и любимых людей, у алой розы и церковных статуй, бывшее в том, как перед самым концом улыбнулся Роберт и как улыбался Алленов первый в жизни рыжий пес. Сердце путей, хотел сказать Аллен, все пути встречаются в Сердце Мира, и мы тоже встретимся там. Но он уже сказал достаточно, и слова были не нужны.

И тут дверь в узилище распахнулась.

Онараспахнулась.

Дневной яркий свет пал на их лица, и они зажмурились, как слепые кроты. А тот, кто ждал их у дверей, казался еще ярче этого света, и он был очень стар – но моложе любого из них, если молодость – это сила жизни и сила радости, бьющаяся в человеческих телах.

Он ступил на землю темничного пола, этот высокий старик с ярко выраженными иудейскими чертами лица – длинноносый, с глубоко посаженными темными глазами. Волосы у него были совершенно белые, и белизной сверкала его борода.