Шесть часов вечера, а гулять начали в двенадцать. Должно же быть шевеление, хоть какое-нибудь?

В 6:05 открылась дверь, и на пороге показался мужчина в чёрном костюме и белой рубашке с галстуком-бабочкой. Белая шляпа бросала тень на его лицо, но по тому как он застыл, стало понятно, он проверяется. Сейчас он осматривает пространство площади, и его несомненно должны заинтересовать: моя машина и безудержное веселье в гаштетте. Это требовало проверки. Понятно что он не профессионал. При современном уровне техники, если тебя пасут серьёзно, то никогда ничего не увидишь. Совершенно иное - демонстративная слежка, когда тебе просто не дают работать, топчутся за спиной и отпускают глупые шутки. Это нервирует, и превращает тебя в бесполезного агента. Можно конечно пуститься во все тяжкие, но этим ты только покажешь, что у тебя рыло в пуху. Тогда тебя догонят, обязательно догонят, не было ещё случая, когда не догоняли, и обязательно будут пинать тебя ногами. В общем будут делать больно, и очень долго. Пока в чём-нибудь не признаешься. Лучше в какой-нибудь ерунде, если их это устроит. Требуйте чтобы всё было записано в протокол официально. Признания всегда должны быть официальны. После того как всё готово: стенографист, магнитофон и полный кабинет народа, вы можете начинать.

– Да, я виновен, виновен в том , что спал с вашей женой, капитан (майор, полковник).

Тут вы несомненно получите по тыкве, а капитана пристыдят.

В конце-концов, даже судья пойдёт вам навстречу, и даст не больше двух лет условно за попытку изнасиловать соседского дога.

Кажется я выпил слишком много, если такая чушь в голову лезет. Проще надо быть.

Интересно, пойдёт он сюда? Хотя бы для того чтобы убедиться, что все свои, а я лыка не вяжу. Я бы, например, пошёл. Что он ждёт?

Внезапно я понял. Его компаньон уже здесь! Он должен был позвонить и попросить проверить гаштетте на вшивость. Вот скотина! Кто же это? Он должен выйти на улицу, и дать сигнал. Ну вот, выходит. Только не он, а она. Дородная тётка лет сорока пяти, и рожа фашистская. Только что пела про лютики-цветочки на мотив:

– Дойче зольдатен, унд официрен, унд зондеркоманден, нихт капитулирен!

Жалеть её будем? Жалость кончилась со смертью Оли, и моих стариков-учителей.

А она сигареты держит на отлёт, дураку ясно, всё упаковано. В смысле алкаши собрались и бакланят на всю деревню.

Тот что в дверях, стойку поменял, лёгкими шажками к нам направился. Это он прав. Привычкам изменять нельзя, не в духе традиций, а следовательно подозрительно.

– Гутен абенд, фрау Марта!

– Гутен абенд, доктор Фельдман. Как у вас день прошёл?

– Спасибо, дражайшая, так себе. Не зайти ли нам внутрь?

– Ах, спасибо вам за приглашение, вы такой галантный кавалер! Только припозднилась я, ещё постирать и погладить надо.

– Не смею задерживать, уважаемая! Увидимся как-нибудь вечером?

– Хи-хи, ха-ха! Как вы несносны, герр Фельдман.

– Для вас Питер, дорогая Марта!

Он ушла. Довольная. А с этим герром мы в дверях столкнулись. Мазнул он глазами по моей фотокарточке и отвернулся. И то правда, что на меня смотреть?

Физиономия в салате с майонезом, на голове капустный лист, а винищем разит!

Я ещё рот открыл и язык высунул, чтобы быть как все.

А хозяин ему уже с кухни столик тащит.

– Присаживайтесь, герр доктор!

Всё это на немецком конечно, и мне не слышно, да ещё и не понимаю, но гарантирую, попал в десятку! В смысле всё так и было.

Через пол-часа, обеспокоенный моим исчезновением хозяин, вместе с герром Фельдманом нашли меня под стеной в коматозном состоянии.

Мой бумажник валялся рядом.

– Сколько он остался вам должен, герр Шлоссер?

– Сущие пустяки, герр доктор. Что-то около двух тысяч.

– Однако, герр Шлоссер! Не много ли? Врочем, вот ваши две тысячи, и давайте посмотрим сколько осталось. А то нас могут обвинить в бандитизме.

Посчитайте сами, а то у меня глаза в сумерках нехороши.

– Восемнадцать тысяч!

– Богатый турист?

– Он называл какой-то испанский город...

– Уж не баскский ли он террорист, ради всего святого?

– С этих испанцев станется.

– Пожалуй, герр Шлоссер, я смогу дать ему приют на эту ночь.

– Не смею возражать!

– Тогда до завтра, герр Шлоссер.

– Ауфвидерзеен, герр доктор!

Фельдман поднял меня с земли, и поволок в закрома, куда я так сильно хотел попасть. Он затащил меня в комнату и бросил на софу. По пути, я облевал ему весь рукав, и он побежал в ванную.

Вернулся через минуту, и получил пепельницей по голове, не очень сильно, чтобы не дёргался. Я усадил его на стул и связал. Даже рот затыкать не стал. В этом каземате кричи, не кричи, всё равно никто не услышит.

– Was machen Sie?
– спросил он, собравшись с мыслями. (Что вы делаете?)

– Заткнись и слушай!
– ответил я на русском.

Страх метнулся в его глазах. Понял, понял скотина!

– Nicht verstehen! (Не понимаю)

– Не понимаешь значит? Ну, как хочешь!