Да, это были джентльмены в самом прямом смысле слова. Предупредительные, внимательные, осторожные, тактичные. Никаких оскорблений, ссор, драк. Они были выше мелочности. Когда кто-то из посетителей ресторана, выйдя на улицу, швырнул одному из псов конфету, остальные не кинулись на нее. Они даже не сошли со своих мест. Правила приличия не допускали проявления инициативы, когда дело касалось личного преподношения. Конфету съел тот, кого угостили. Девяносто девять (я все же считаю, что там была сотня собак) только облизнулись, а может, и не облизнулись. Будучи джентльменами, они скромно потупили очи или отвели их в сторону. А как им хотелось есть! Можете себе представить настроение не завтракавших, не обедавших и не ужинавших собак. Причем не сегодня лишь. Я так подробно рассказываю о сахалянских собаках, потому что никакая другая компания меня в тот вечер не принимала. Четыре часа, которые мне выделили на ожидание «гостя» с левого берега, надо было чем-то заполнить. Хотя бы знакомством с четвероногими обитателями Сахаляна. Для точности — псам я отдал три часа, оставшиеся шестьдесят минут провел в пролетке, куда меня почти насильно затолкал кучер, сжалившийся над бездомным господином. Ну, тут, конечно, роль сыграла не одна жалость, вернее, вовсе не жалость: за дежурство у отеля извозчику было уплачено вперед, и уж если стоять, то почему порожним? Верх пролетки был поднят, сиденье сухое, и я, забившись в угол, дал своему телу возможность отдохнуть и отогреться. Ночь была холодная и, как известно, дождливая…

Из ресторана доносилась музыка, шум голосов, в редкие минуты, когда дверь распахивалась, чтобы выпустить очередного, перегрузившегося вином и закусками посетителя, можно было расслышать даже отдельные слова. В такие минуты я напрягался, ожидая появления Сунгарийца. Фонари подъезда горели ярко, и миновать этот светлый круг было нельзя, как нельзя было оказаться на улице, не обратив на себя моего внимания. Я держал круг под неослабным наблюдением. Я трудился, как говорят, в поте лица.

В это время «гость» с левого берега отдыхал и веселился. Наверное, веселился. Нельзя же четыре часа подряд есть и пить — на это никого не хватит. Танцевал. Пригласил какую-нибудь даму и танцевал. Кстати, о даме. У хозяина отеля всегда были в резерве миловидные особы, умеющие занимать одиноких посетителей. В обязанность особ входило разговаривать, пить вино и танцевать. Что касалось вина, здесь их вкусы не отличались разнообразием: они пили все, что заказывал гость, другое дело — беседа. Международный ресторан предполагал появление за столиками людей разных национальностей, отсюда и специализация дам. Одни предназначались для англичан и американцев, другие — для немцев, третьи — для русских, четвертые — для китайцев. Были и «француженки». Эти котировались особенно высоко, так как вербовались из высшего круга — из жен и дочерей бывших русских офицеров и чиновников дворянского сословия. Французский, который они учили в гимназиях и пансионах, открывал им дорогу в рестораны Харбина, Дайрена, Сахаляна. Особые рестораны, контролируемые секретной службой. Дамы являлись нашими агентами. За интересные сведения, добытые у посетителя, им выплачивалось вознаграждение.

Так вот, одна из таких дам наверняка развлекала сегодня моего подопечного. Разве упустит хозяин ресторана возможность прощупать «гостя» с левого берега? А то, что он с левого берега, ему известно. Об этом позаботился начальник Сахалянской военной миссии Комуцубара. Ну и мой шеф тоже. Если он поручил мне следить за Сунгарийцем, почему бы ему не подключить к делу и штат ресторана. Катя-Заложница уже приступила к выполнению задания…

Тут моя мысль осеклась. Не по-обычному вела себя амурская казачка. Не так стояла перед Сунгарийцем, не так говорила. Впрочем, ее, Катю, можно отделить на время от пассажира с грузового катера. Четыре часа он пробыл с кем-то другим, с дамой, говорящей по-французски. Почему-то мне представился именно такой вариант: дама, говорящая по-русски и по-французски. Облик Сунгарийца подсказывал такое сочетание. «Гость» интеллигентен, из дворян, офицер белой армии. Именно «француженка» могла быть рядом с ним.

Видите, сколько предположений, и весьма логичных, родилось в моей голове. Я был убежден в том, что сделал очередное открытие. Требовалось только подтверждение.

В двенадцать тридцать ночи (по токийскому времени) из подъезда вышел Сунгариец. Вышел один. Ни «француженка», ни «англичанка», ни «немка» его не сопровождали. В темно-сером пальто и светло-сером кепи. Как утром. Ноги тверды, походка уверенная. Такое впечатление, что он не пьян.

Говоря откровенно, я был несколько разочарован, даже огорчен: где же приметы падения моего подопечного? Где схема, начерченная мною?

Он постоял некоторое время у выхода. Поежился, поднял воротник, закурил. Черт возьми, он собирался идти пешком!

Так поступают лишь отчаянные люди или вконец истратившиеся гуляки, нормальный человек не вступит в единоборство с сахалянскими лужами. Вначале извозчик, потом рикши продвинулись к подъезду: авось человек наймет их! Они принимали его все-таки за нормального посетителя ресторана. Ошиблись. Как и я…

Папироса затлела, задымила, и Сунгариец пошел по Син-Лун-цзе в сторону японского консульства. Он не пожалел меня, моего мокрого плаща и сырых ног. Предложил прогулку через Сахалян. Это было равносильно приглашению под душ на открытом воздухе в январе месяце. Но что делать? Я солдат. Пошли! Он впереди, я сзади, на расстоянии ста метров.

Мне нужен был темп, стремительное движение моего подопечного, иначе холод одолеет меня. Он не желает торопиться, прогулка под дождем доставляла ему удовольствие. На углу Сунгариец остановился и стал разглядывать небо. Это было похоже на издевательство. Прижмись к забору и жди, когда твой подопечный насладится созерцанием туманного неба и соизволит сделать шаг вперед.

Минут десять-пятнадцать длилось это нелепое стояние. Шел дождь, дул ветер с Амура, где-то далеко-далеко выли шакалы. Глухая, сиротливая ночь. Внутри у меня что-то заныло от тоски. Или от сознания униженности своей. Я все больше и больше убеждался в том, что делаю какое-то нелепое, глупое дело. Туманные намеки полковника никак не вязались с реальностью происходящего. Настороженность, которая возникла у меня вначале, постепенно угасла. Не улавливал я тайны. Поведение Сунгарийца было естественным, даже шаблонным, если можно определить так поступки человека. Он ничего не скрывал, не затушевывал, не маскировался под разведчика, как маскировались многие иностранные агенты.

Главное, у Сунгарийца не было хитрой схемы, способной сбить с толку, повести по ложному следу. А я предполагал существование такой схемы и готовился раскрыть ее. Первый неожиданный шаг «гостя» — появление в ресторане — принял за вход в лабиринт и остановился. На самом деле это оказался вовсе не лабиринт. Сунгариец хотел есть, у него было свободное время, а где провести его, находясь в чужом городе, как не в ресторане? Четыре часа выброшены. На такую щедрость способен лишь человек, не обремененный никакими заботами, во всяком случае, не подчиненный жесткому графику. Устраивать деловые свидания в международном ресторане глупо. Там все фиксируется, все прослушивается, все доносится разведке и контрразведке. Разведка там просто живет. Свидание возможно только с агентурой японской военной миссии.

Что-то похожее на встречу с агентом я усмотрел в безмолвной беседе Сунгарийца и Кати. Хотя смешно вести деловой разговор на виду у всех. Да и что скажешь официантке, когда минуту назад закончилась исповедь у самого Янагиты, а Катя лишь рядовой агент секретной службы? Если она подослана Комуцубарой, тогда свидание у столика под пальмой приобретает иной смысл. Соперничество двух руководителей разведки может выразиться в такой комбинации. Надо поставить шефа в известность о контакте «гостя» с агентом Комуцубары.