— Столица Венджипур во всей своей порочной красе и недоброй славе ждет нас!

— Да что ты несешь! — удивился Юма. — Врач не рекомендовал тебе даже путешествие в повозке из Шинандара в столицу. Ты что, забыл про раненую ногу? А теперь ты еще собираешься шляться ночь напролет по улицам!

Юма, прищурившись, оглядел окружающие дома. Среди желтолицых прохожих он выделялся, словно черный базальтовый валун в мутно-желтом потоке реки.

Город громоздился вокруг приятелей: древние каменные дома с кабаками и увеселительными заведениями, купола и таинственные минареты — все служило приманкой для свободных от службы солдат, рассчитанной на то, чтобы вытянуть из их кошельков как можно больше твердых, высоко ценящихся туранских монет. Сейчас, в вечерних сумерках, все выглядело еще более манящим — и пугающим.

Юма был непреклонен:

— Нет, Конан, никаких вопросов. Ты еще слишком слаб для таких прогулок.

— Ну вот. Будет возможность потренироваться. — Конан посильнее надавил рукой на шею друга. — Нужно не давать ноге слабеть, а шраму — слишком сильно стягивать кожу. — Затем Конан посмотрел на Бабрака и добавил: — А наш набожный друг… Несомненно, юноша должен провести хоть одну ночь в этом логове порока. Тогда его верность заветам Тарима не будет подлежать никаким сомнениям, если он, конечно, сохранит ее.

— Нет, Конан, я и вправду плохой спутник в таких затеях. — Бабрак с трудом стоял на ногах, придавливаемый сильной рукой киммерийца. — Да и подумай, чем тот квас, который подают в уличных забегаловках, лучше того, что нам нальют здесь, на постоялом дворе.

— Он прав, Конан, — подтвердил Юма, не отрывая взгляда от уличной толпы. — Не забывай: джунгли или столичный город — это все Вендия со всеми своими кошмарами и опасностями.

Конан, не отпуская друга из объятий, сказал:

— А я все помню: и кошмары, и опасности. Но поставь себя на мое место. Проваляться несколько недель, глядя в потолок, затем трястись целый день в этой катящейся за слоновьей задницей телеге — и все для того, чтобы здесь завалиться в какую-нибудь клоповую гостиничную кровать?

Аргумент Конана возымел действие и заставил Юму сделать несколько шагов вдоль по улице. Бабраку, в общем-то, ничего не оставалось делать, как последовать за своими старшими приятелями.

— А что касается опасностей — разве мы приехали в эту страну для того, чтобы нахлебаться их на всю жизнь? Слушайте, ребята, у меня плохое настроение, как вы уже могли заметить. И оно будет еще хуже, если до утра я не проломлю парочку черепов или не развлекусь еще как-нибудь.

Обняв друзей скорее для того, чтобы приободрить их, а не для того, чтобы опереться самому на их плечи, Конан повел приятелей по вечерним улицам. Торговцы вразнос, торопящиеся горожане, попрошайничающие нищие и сироты — все они сплошным потоком обтекали троицу, в основном едва доставая приятелям до плеч. Если навстречу попадался более высокий силуэт, то это был либо какой-нибудь богатый горожанин, которого рабы несли на носилках, либо кто-либо из таких же солдат в остроконечном спиралевидном шлеме туранской армии. Они резко отличались от всей толпы не только ростом, но и незастегнутой формой, увешанной сувенирными побрякушками, а также смирным поведением и бесцельной, неуверенной походкой выпившего человека.

Во всей этой толчее друзья не успели пройти и дюжины шагов, как очутились в пятне света, падавшего на мостовую из раскрытой двери какой-то забегаловки.

— Эй, хозяин, пришли мальчишку с кувшином кумыса и тремя кружками! Живо! Слышал? Три кумыса!

Крик Конана заставил трактирщика побыстрее обслужить столь шумных клиентов. Он немедленно приказал мальчишке-разносчику принести им заказанный кумыс. Малый оказался не промах. Когда Юма сунул ему серебряную монету, мальчишка спрятал ее в карман и стал пятиться, что-то лопоча и идиотски улыбаясь. Юме пришлось схватить его и хорошенько потрясти, что явно привело мальца в чувство. Лихорадочно дергаясь, он живо отсчитал положенную сдачу.

Заведение было уставлено столиками высотой по колено и соответствующими низенькими табуретками — подставками для сидения. Множество посетителей сидело за столами, некоторые стояли у стойки. Освещенный красными лампами воздух был полон дымом курящегося сандала и других благовоний, которые не могли перекрыть всепроникающую тошнотворную вонь дрянного кумыса.

В этих местах никогда не делали этого напитка, его стали завозить сюда на потребу привыкшим к нему кавалеристам из туранских войск. Долгое путешествие и жара не способствовали правильному брожению, и вкус этого кумыса был весьма специфический. Но главное качество пенящегося напитка не пострадало. После нескольких кружек в головах у приятелей зашумело, всех троих потянуло на задушевную беседу.

— Тебе просто повезло, Конан, что ты так быстро очухался после такой раны, — заметил Бабрак. — Из тех, кто выжил в том страшном бою, большинство погибло от заражения крови; почти все оставшиеся лишились рук или ног, а то и других важных частей тела.

— И не говори, приятель, — торжественно кивнул головой Конан, обозревая заведение. — Благослови вас Кром, ребята, за то, что вы вытащили меня из этого мерзкого лазарета и перенесли в наш с Сарией дом. Ох уж этот мне костолом — полковой хирург. Вот ведь находка для врага в своих рядах. Я с ним еще поговорю… Но вот Сария! Нет, эта женщина знает, что к чему. Я ведь уже концы отдавал, когда она за меня взялась, а вот гляди-ка — живей живехонького!

— Но я бы не сказал, что ты был слаб от болезни, — заметил Юма, подмигнув Бабраку. — Мы втроем с трудом удерживали тебя на кровати, когда ты метался в бреду, продолжая воевать с хвонгами или еще с кем-то.

— Да уж, — подтвердил Бабрак, — наверное, против тебя встали все когда-либо встречавшиеся тебе на пути враги.

Конан, почти не слушая их, глядел в заполненную пенистым напитком кружку.

— Она просто ангел. Я даже начинаю жалеть, что мы не взяли ее с собой. Но она устала и хотела отдохнуть. Вся деревня хорошо относится к ней, да и охрану я назначил из надежных ребят…